— Ступайте за патронами вы! — сказал он Петряеву. — Найдите кого-нибудь из наших там, докажите им, что держаться нельзя больше.
Иван пошел.
Как изменились улицы! Всюду пусто. Звуки выстрелов, усиленные тихими улицами, гремели страшно, с раскатами:
Бу… Бу-бу-бу!..
И только изредка слышался четкий, круглый звук револьверного выстрела:
Тррак, трак. Трак.
Дома стояли с разбитыми, будто провалившимися, окнами и с обезображенными фасадами. На тротуарах всюду валялись груды битого стекла и куски штукатурки. Иван шел открыто, не прячась при выстрелах. Белые клубки дыма от шрапнельных разрывов, словно кораблики, плавали над Кремлем в синеве неба. Железный дождь иногда хлестал недалеко, поднимая густую белую пыль. Но было все равно. Тупое равнодушие связало все чувства. Уж теперь не трогали ни убитые, кое-где валявшиеся по улицам, ни фонари, горевшие все пять дней подряд.
Из парадной двери одного дома водопадом лилась вода. И это не удивляло, и было все равно.
У манежа, как раз против Кутафьи, шрапнель попала в группу казаков. Иван проходил здесь минут пять спустя после выстрела. На тротуаре еще бились раненые лошади, а рядом с ними, в стороне, лежали два трупа убитых казаков. Другие казаки хмуро жались у темной стены манежа, держа в поводу храпевших лошадей.
— Убить надо коней, чего зря мучаются? — хрипло сказал один казак и нервно, широкими шагами подошел к бьющимся и храпевшим лошадям, снял с плеча винтовку и выстрелил обеим в головы. Лошади дернулись и вытянули ноги…
Этот случай почему-то особенно поразил Ивана.
Так же судорожно бился и тот рабочий, которого он, Иван, заколол штыком за сорным ящиком во дворе у Никитских ворот.
Гибнут люди, святыни, город, вот эти лошади.
А для чего?
Ничего не добившись в училище, Иван уже к вечеру вернулся к Москворецкому мосту. Сливин, узнав о неудаче, долго ругал кого-то, а Иван слушал его со стиснутыми зубами.
«Что, если я его ударю?» — мелькнула у Ивана дикая мысль.
И вдруг непонятная злоба охватила его, взъерошила волосы и побежала мурашками по спине. Но Иван сдержался. Вышел, почти выбежал, на улицу и выскочил почти на самый мост, расстрелял по большевикам все свои патроны.
Стрелял и приговаривал:
— Так… вот так! У, чертовы куклы! Вот вам! Нате!
Стрельба и чувство опасности немного успокоили.
— Что с вами? Вы нервничаете? — спросил у Ивана высокий, худой, белобрысый юнкер в очках, наблюдавший за ним из-за угла.
Иван ничего не ответил и только махнул рукой.
Поздно вечером был приказ оставить посты и стягиваться к училищу, так как мир был заключен.
Все обрадовались. Даже Сливин не удержался и сказал при всех:
— Наконец-то!
А у Петряева было такое чувство, будто его кто-то обманул, зло насмеялся над ним.
— Вы говорите, товарищ: «наконец-то», — сказал он Сливину. — А зачем же тогда было огород городить?
Сливин смутился и покраснел. А потом, оправившись, ответил сердито:
— А что же можно сделать?
— Что? Умереть честно! — ответил Иван. — У побежденных только один честный путь — смерть. Поняли?
— Почему же это так? — удивился Сливин.
— А потому, что мы стреляли в дураков, а попадали в братьев…
— Я вас не понимаю.
— Ну, не понимаете, так и черт с вами!
Сливин весь посинел, дернулся, но сдержался.
Юнкера, слушавшие разговор, переглянулись между собой и пристально посмотрели на Ивана, взволнованного и отвернувшегося.
— Он с ума сошел, — услышал он шепот за своей спиной.
— Нет, я с ума не сходил. А те сошли с ума, кто пошел на борьбу, но не довел дело до конца! — закричал Иван, уже не сдерживаясь.
Ему никто не ответил. И с той минуты с ним уже никто больше не разговаривал, чуждались, словно не замечали.
Весть о мире облетела все посты.
И тут-то появился задор. Большевики, понимая, что приходит конец битве, усилили стрельбу до высшего напряжения. Весь город загудел от артиллерийской канонады и ружейной стрельбы.
И в то же время белая гвардия, зная, что теперь уже не надо жалеть патронов, вымещала на победителях свое унижение. Самые жестокие бои произошли именно в эту страшную ночь, уже после заключения мира.
Офицеры ломали свое оружие и сами срывали с себя погоны. Наиболее горячие клялись опять поднять борьбу, когда это будет можно.