Варвара всхлипнула и закрылась рукавом.
— Ак… Акимушка, родненький… Ах, господи… где ж это он делся?
— А вы подождите плакать-то. Может, еще ничего и не будет, — утешал ее Василий, — заночевал где-нибудь.
Но утешал неуверенно, потому что сам чуял беду.
— Искать идем, — опять сказала Варвара, вытирая глаза. — Кузьма Василич согласился походить со мной. Может, и отыщем…
Василий, чтобы утешить ткачиху, тоже согласился идти на поиски.
Через час трое — Ясы-Басы, мрачный и насупившийся после ссоры с женой, не хотевшей пускать его на беду, ткачиха и Василий — с Пресни пошли на Садовую. Улицы еще были полны любопытных, но уже замечалось, что народу стало меньше, чем вчера. От центра все еще тянулись беженцы с узлами и корзинками, с плачущими детьми, растерянные и пришибленные бедой.
Стрельба была у Никитских ворот, на Бронной, на Тверском бульваре, на Поварской и еще там где-то далеко за домами. Всюду были толпы солдат и вооруженных рабочих. Глядя на них, Ясы-Басы хмурился, но ткачиху успокаивал.
— Отыщем, бог даст, — говорил он. — Человек не иголка: найдется… Вы только зря расстраиваетесь.
А ткачиха, строгая, чуть подбодрившаяся, мельком взглядывала на него и тягуче говорила:
— Господь-то бы…
Она переходила от одной группы вооруженных рабочих к другой и спрашивала, не видел ли кто-нибудь красногвардейца Акима Розова.
— Так, молодец шестнадцати лет. В рыжем пальто, в серой шапке… Не видели, голубчики?
Она приглядывалась подолгу, с надеждой, но ответ был всюду одинаков:
— Где же заметить? Тут много всякого народа…
Иногда спрашивали:
— А вам, собственно, зачем его?
И ткачиха, едва сдерживая слезы, говорила:
— Сын это мой. Один у меня. Мальчишка еще, только на ноги поднялся. Боюсь, как бы не убили.
— А, вон что. Да вы зря ищете. Придет, чай.
А порой жестоко, со смехом, добавляли:
— Придет, коли жив будет…
Негодуя, уходила ткачиха и со слезами шла дальше, а за ней, хмурый и ненужный, шагал Ясы-Басы, испуганно посматривая по сторонам, и Василий Петряев.
Кое-где их не пропускали в оцепленные кварталы.
— Эй, куда идете? Назад! — кричали солдаты на ткачиху. — Здесь нельзя ходить, убьют!
При таких окриках все трое молча останавливались и ждали, когда можно будет пройти. Останавливались обычно на углах, — здесь, как вода в запруде, прохожие и любопытные собирались толпой и стояли молча, укоризненно посматривая на солдат и красную гвардию.
Раз, когда они стояли на Новинском бульваре, возле них кто-то резко крикнул:
— Руки вверх!
Ткачиха испуганно оглянулась. Кричал низенький, с рябым лицом, солдат:
— Все руки вверх!..
Толпа дрогнула и подняла руки. Мальчишка лет семи, шедший куда-то с матерью, вдруг пронзительно заревел.
— Сюда, товарищи! — кричал солдат, держа винтовку наперевес. — Сюда, сюда, сюда…
Со всех сторон бежали солдаты и красногвардейцы.
— Что такое? В чем дело?
Подбегая, они брали винтовку на руку, готовые каждую минуту стрелять. Толпа стояла как врытая. Все побледнели.
— Офицер здесь. Вон, смотрите!
И солдат стволом винтовки показал на кого-то, стоявшего в толпе. Другие солдаты выволокли на мостовую человека в бурке и серой шапке, с бледным лицом. Ясы-Басы видел, что человек в бурке побледнел и губы у него передернулись.
Рябой солдат дернул бурку.
— Что это? Смотрите?
Под буркой была надета офицерская шинель с шашкой и револьвером.
— А? Куда он шел? — горячился солдат. — Вы куда шли?
Офицер криво улыбнулся.
— Позвольте, вы не горячитесь. Я иду домой.
— А, домой? Вы все идете домой, когда вас ловят! В Кремль вы шли, к белым. Это мы знаем. Покажите ваши документы.
Офицер вынул какие-то бумаги, но рябой солдат еще сильнее заволновался:
— Снимай револьвер! Давай шашку!
— Да позвольте, на каком основании?
— А, тебе основания? Снимай, сукин сын!.. Убью! — заревел солдат, вдруг покрасневший как клюква.
Офицер побледнел и нервно дернулся. Солдаты, стоявшие около, вдруг схватили его за руки.
— А, он хотел сопротивляться? Отойди, товарищи!
И, отскочив на шаг, рябой солдат приставил к голове офицера винтовку… Никто — ни толпа, ни солдаты, ни сам офицер — не успели шевельнуться, как грянул выстрел. Серая шапка, сорванная пулей, козырнула в воздухе. Офицер переступил, сделал шаг назад и упал. Не дрыгнул, не шевельнулся. Из головы бугорками побежала кровь.