Как учит нас умный календарь, за средою приходит четверг. На рассвете Джина запротоколировала, когда началось её будущее, и легла спать, чтобы, проснувшись, опять начать ходить в загоне между столбов, на одном из которых было написано «возвращения нет», на другом — «трансляций нет», на третьем — «подруга, ребёнок» и на четвёртом — «Санта Крус грустит». Она шагала из угла в угол, старавшись определить, отличается ли её сегодняшнее состояние от вчерашнего и если отличается, то в какую сторону и на какую величину. На столбах что-то написано, анализировала Джина. Уже хорошо. Вчера я просто ходила от стены к стене, ныне появился образ. Что изменилось? Неужели я постучала на машинке, и это меня встряхнуло? Или вчера был естественный минимум ощущений и настроений, периодически приходящий или являющийся спасательным кругом, когда отказывают руки? Но разве я кого-то просила меня спасать? Разве мне самой нужно моё спасение? Разве что-то можно изменить? Разве теперь зациклиться вновь на безумной надежде, что он вернётся, — не театр абсурда? Нет, я не зацикливаюсь. До этого ещё не дошло. Но тогда зачем, зачем, зачем снова день, снова сигареты и снова холодный чай? Что я не видела? Что богу ещё от меня нужно? Сегодня он поднял меня на х метров от вчерашнего, но и со вчерашнего, и с сегодняшнего уровней всё выглядит одинаково мерзко. Разница лишь в том, что вчера я это не чувствовала. А сегодня чувствую. Чувствовать мерзость — это уже кое-что. Теперь, оказывается, это для меня победа. Чувствовать мерзость — лучше, чем ничего не чувствовать? Я печатаю, потому что тебя нет. И, печатая, забываю о тебе. Я смотрю телевизор, потому что тебя нет. Но, смотря, не забываю о тебе. Я курю подряд, потому что тебя нет. Но, куря, я думаю и о том, что печатаю, и о тебе. В 1982 году аргентинцы играли с бразильцами на чемпионате мира. Бразильцы били штрафной, и мяч летел по такой замысловатой траектории, что предугадать точку пересечения этой линии с плоскостью ворот было нельзя. Можно было только следить за полётом, и Фильол следил за ним, и изменения направлений движения повторялись в нём такими же рывками. Я три года следила за развитием событий, и они, то разочаровывая, то обнадёживая, трогали те же самые струны в моей душе. Мяч попал в перекладину, отскочил к Зико, и тот забил гол. Через четыре года в игре против сборной Франции он не забьёт пенальти, но тогда он забил. Нужны ли были эти рывки Фильола, если в итоге гол всё равно был забит? Нужны ли были мне эти три года бесплодных надежд, если итог всё равно оказался отрицательным? То я ещё могу понять. То — зрелище, поединок, противостояние, схлёст и желание победить. Но кому были нужны эти жалкие судороги слабой женщины?
От вчерашнего холода не осталось и следа. Джина сходила с ума, будучи не в состоянии ответить на один-единственный вопрос «почему?» Почему она всё ещё любит, когда всё остальное на этом этапе, по истечении гораздо более коротких сроков, уже давно было мертво?
И тут Джина вспомнила своё вчерашнее равнодушие, и одна мысль блеснула лучом света в её сумеречном сознании. Да, она ещё любит, но не потому, что он её истязает, а потому, что ей это НУЖНО. Если бы у неё сейчас отняли эту любовь, она не выдержала бы опустошённости вчерашнего дня. Пусть это гнетущая боль, вяжущая тоска, камень на шее и кинжал в сердце. Всё что угодно — только не пустота.
Наверное, это выбрала моя свободная воля. Наверное, в этом я ещё свободна. Меня последовательно провели через вакуум вчерашнего забытья и муку сегодняшнего чувства, и я, шарахнувшись от вчера, выбрала пусть и несчастье, но не пустоту, потому что вчера мне просто нечем было дышать. Конечно, выбор невелик, врагу не пожелаешь, выбор из двух зол. Первый раз в своей жизни я выбрала сама. Это не бог решил. Это я сама, сама выбрала. И Джина, так легко отдававшая всё высшему произволу, твердила и твердила, обливавшись горючими слезами: «Это я, я сама. Мне были явлены сначала — пустота без тебя, а потом — несчастье с тобой. Я люблю, я люблю. Первый раз в своей жизни я могла выбирать, и я выбрала. Всё остальное неважно. Пусть это конец, наверное, это конец, наверное, я завтра умру. Но это неважно. Я люблю, я люблю, я сама это выбрала, потому что без этой любви я ничто. Я свободна, наконец-то я свободна, и я люблю, люблю не потому, что это кому-то нужно, и не потому, что так решил бог, а потому, что я решила так сама. Я хотела, я выбрала. Не он, не бог, а я сама. Я свободна. Я выбрала. Я люблю».