После вступления шло само интервью:
— Ваша книга посвящена психологическому анализу почти целиком. Вы намеренно отказались от замысловатого сюжета?
— Сюжет имеет большое значение только в сериалах. Возьмите линию Анны Карениной — после того, как её любовь осуществилась, и она, и Вронский шли не по событиям, а по своим собственным чувствам и взаимоотношениям. Райский в «Обрыве» занимается тем же. Просто не было нужды толкать главную героиню через романы с Алексом, Романом или с кем-нибудь ещё, когда она интересовалась только телевизором и далёкими звёздами и ориентировалась в своих фантазиях лучше, чем в реальности. Сама жизнь была для неё схематичной. Впихнув её в мелодраму, я бы слукавила.
— Продолжая тему анализа — вы шли по стопам Достоевского?
— Мой анализ проходит на срезе эмоционального восприятия и эмоционального выражения. Мы с Достоевским сходимся в общем, но расходимся в частностях, а это одно из самых серьёзных расхождений. Впрочем, эта мысль принадлежит не мне, а Толстому.
— Вам не приходит в голову, что ваши фантазии могут оскорбить действующих лиц в их реальной жизни?
— Марк Антоний становился на колени перед Клеопатрой в одноимённом фильме в то время, когда Египет был римской колонией. В «Гладиаторе» можно услышать «Рим был основан как республика». Выдра Мадонна изображает Эвиту Перон. Кто будет отвечать за всю эту брехню? Каждый мыслит в меру своей глупости, если нет воображения. Если Свена оскорбят мои фантазии, он может подать в суд иск за моральный ущерб.
— Учитывая политические выпады, вам трудно будет рассчитывать на возможность перевода с последующей публикацией в Европе…
— Я этого не жду, кроме того, хорошо осведомлена об истории с Ханке. Я на его стороне — мне этого достаточно.
— Вы знаете, что имел в виду Иванишевич, посоветовав Свену обратиться к Гриньяни?
— Да.
— И вы об этом не скажете?
— Джанлука может вспомнить о тайне исповеди.
Рядом с Джиной сидели её верные оруженосцы. Надменность красавца Филиппа говорила о его полном равнодушии и презрении к Ханни; Марио же, который любил его, был задумчив и рассеян. Конец интервью получился смазанным, поскольку на экране телевизора появился Вилле Вало с «Solitary Man», и Джина развернулась от докучливых корреспондентов.
— Книга «Заложница» вышла в России на прошлой неделе…
А после этого на очередном теннисном турнире Джина стояла с рукой Санта Круса на великолепном изгибе своей талии в компании Ферреро и Мойи, тащила ремень из джинсов Ферреро, который обвивал им знаменитые 56 см, пытавшись определить размер Джининых горестей, а Джина отходила от него, очарованного и возбуждённого, под руку с Санта Крусом к той ложе, где Филипп, развалившись под летним солнцем, покорял всех своим обнажённым торсом. Марио сидел рядом, по-прежнему грустный и отрешённый.
— А почему Марио не загорает? — спросила Надин у Свена, который за десять минут до этого с ужасом наблюдал расширявшуюся пропасть между своим прошлым и настоящим. И время, и ощущения — всё работало против него. Полёт орла превратился в окапывание садовых деревьев, победные вскрики — в постельные вздохи, гимн на подиуме — в колыбельную. Он с горечью думал о том, что же он сейчас представляет, и не представлял того, чем он будет через год или два. Не обретая, но и не теряя, без побед, но и без срывов, без отличной формы, но и без её отсутствия, без подиумов, но и без депрессий. Минус на минус — это плюс, по крайней мере — ноль. Прожил же он два с половиной года без, проживёт и ещё двадцать, и дважды двадцать. А кому это нужно — да кто-то подберёт, хотя бы Надин. Родить ещё ребёнка. Устроиться на работу. Зарабатывать деньги. Окапывать сад. А вернуться… Так куда возвращаться? Некуда. Всё рухнуло. Стоило вытащить только один кирпич — и всё рухнуло. И этим кирпичом был он. Он всё равно успокоится. Когда-нибудь обязательно, полностью успокоится. Он уже не в депрессии. Ему хорошо, очень хорошо. Всё ясно и спокойно. Он когда-то умел летать. Он знал, что это не навсегда. Это ушло. Это предусматривалось. Всё нормально. А то, что ему сейчас хочется взять тарелку и запустить ею в своё отражение в зеркале, — так каждому, наверное, иногда хочется. Он загнан, забит, забыт? Так он отдохнёт. У него всё есть. Ему ничего не надо. Он доволен. Он очень, очень доволен и даже счастлив. И ему на всё плевать. Его не интересует решительно ничего. И, болтая ложкой в тарелке, которую не запустил-таки в зеркало, он увидел по телевизору Джину, дававшую интервью по поводу выхода в России своей книги. Ещё не понимая, что на самом деле это значит, он переключил каналы и попал на Джину, пускавшую струю сигаретного дыма в лицо Ферреро, а затем в компании с Роке отправлявшуюся к Марио и Филиппу, развалившемуся в кресле.