Так, разыгрывая на все лады свою предстоявшую встречу с Марио, Свен оказался в двух десятках метров от собственных ворот. И тут маленькая фигурка, отделившаяся от припаркованной напротив двери его дома машины, предстала перед его глазами. Он с трудом разобрал вопрос, который ему задали; он был так далёк от всего мирского, что не сразу сообразил, где он находится и чего хочет женщина лет тридцати, красивая и миниатюрная, но настолько худая, что напоминает ему собственную комплекцию трёхлетней давности. То было его первым ощущением; следующим стало неудовольствие: он парил в облаках, а его скидывает на землю до сих пор неуспокоившаяся поклонница и что-то требует. О чём она спросила? Ах, ну да, о чём же ещё его могут спрашивать!..
— Простите, вы Свен Ханнавальд? Вы не могли бы дать мне свой автограф?
— Я не раздаю автографы. Я на пенсии.
— Извините за беспокойство.
Она отошла к машине и, прислонившись к дверце, закурила. Чёрт бы побрал их всех. Вот так они лезли в его жизнь вечно и довели. И даже сейчас не могут отстать и не дают покоя. Он был полон думами о Марио, взвалил было на него заботу о своём благополучии, поднимался к высотам его царственной красоты, а тут его спускают на землю и задают всё тот же дурацкий вопрос. Мало ли он автографов роздал за свою жизнь! Так нет же! Кому-то не хватило! Так они и будут припираться чёрт знает откуда и влезать в то, к чему он уже не имеет никакого отношения. Вдобавок расстраивать напоминанием о том, что он так упорно хотел выкинуть из своей памяти. Ведь она не местная: городок небольшой, её лицо успело бы примелькаться, а он его не помнит. Ей надо было приехать и удостовериться в том, что он жив, и, конечно, в голову не пришла мысль о том, что, требуя у него автограф как свидетельство его существования, она просто-напросто сводит его на тот свет. Чёрт бы их всех побрал!
— Кстати, что вы тут делаете?
— Я не распространяю информацию. Я в отпуску, — ответствовала женщина, скользя рассеянным взглядом по стене обители Свена.
Ханни посмотрел на неё более внимательным и более недружелюбным, чем прежде, взглядом, толкнул плечом дверь и вошёл во двор. Они ещё дерзят.
— Ты что сердитый? — спросила Надин.
— Поклонницы, чёрт их дери. Пристают с автографами, на календарь бы посмотрели сначала.
— Это нормально. Тебя помнят и любят.
— Я бы предпочёл, чтобы меня никто не любил и все забыли. Марио дома? — конец первой фразы Свен поскорей смазал, он вовсе не нуждался в патоке возражений своему «никто не любил», но избежать их не сумел.
— Во-первых, «никто не любил» — этого не будет никогда. У тебя есть два человека, которые тебя любят. Это я и твой ребёнок. Во-вторых, тебя помнят и будут помнить. Это и выражение симпатии, и дань твоим заслугам и таланту. Конечно, иногда это хлопотно и обременительно, но часто и приятно. Ты в центре внимания; симпатичные девушки…
— Та, которая пасётся рядом, тоща до невозможности. Ей бы дома посидеть недели две и постараться немного обрасти мясом, а не таскать свой скелет по неведомым краям в поисках вчерашнего дня, — Свен был раздражён, его планы рушились, Надин шла за ним по пятам и лишала возможности побыть с Марио наедине. Какие бы жирные точки он ни ставил, у этих женщин всегда найдётся продолжение. Наверное, Марио слышал его ворчание. Что в этом хорошего? Ничего, он всё обратит себе на пользу. А вот и он. Наконец-то, господи…