И Джина ещё раз посмотрела на красавца Санта Круса трёхмесячной давности. Она строила планы бегства, забывая о руке бога, печатала мнимое, забывая о действительности, пыталась отдаться прошлому, забывая о настоящем и не предвидя будущего, которое вытекало из настоящего, порождённого прошлым. Видя в боге прежде всего энергию и импульс, Джина считала, что не бог сотворил человека по образу и подобию своему, а человек в гордыне своей придал богу свой образ, положив в начало слово — атрибут человека, отличающий его от животных. Но она делала то же самое, творив Ханни по образу и подобию своему. Реального у неё не было, он был далеко, он был чужой, его жизнь не доходила до неё теперь даже краткими минутными фрагментами. Придуманного породили обстоятельства, а не фантазия. Разве его, Ханни, четыре года назад, когда он часами разглагольствовал по телевизору и распечатывался всеми каналами, было столько же в её душе, сколько теперь? Нет, намного меньше. Разве три года назад, когда он был знаменит, молод очень красив и удачлив, она думала о нём больше? Нет, меньше. Ни его красота, ни его талант не значили ничего сами по себе. Зигзаги его судьбы выводили Джину на её фантазии. Не в гордыне своей она творила иллюзии, вливая в воображаемого ад своих сомнений и силу своей любви; не сознательно путала последовательность; не намеренно подменяла причину следствием. Её собственная судьба, опять-таки РЕАЛЬНОСТЬ, вносила такую неразбериху в сознание. Она металась между воображаемым счастьем и реальной несчастной любовью.
— Джина, ну что за ересь ты тут развела? Какой пограничный конфликт, какие принудительные работы? — Наталья Леонидовна собирала разрозненные листки; Джина была невозмутима.
— А что тут такого? Людей хватают, везут неизвестно куда и несколько лет пытают, не предъявляя никаких обвинений. Банда воров добирается до власти и десять, и двадцать, и тридцать лет грабит страну. Это, по-твоему, нормальнее? А происходит на самом деле. Я бы, конечно, и по-другому могла их свести. Но мне нужен был такой художественный приём. Взять Санта Круса на верхней степени отчаяния и низшей ступени социальной иерархии, чтобы амплитуда от исходного состояния до момента преображения была огромной. Так мне милее.
— А почему с Санта Крусом ты обходишься ещё более круто, чем с Ханни? Он потерял и имя, и фамилию, и профессию. Ханни хотя бы на первый взгляд остался при своём.