— Ну и чем же ты закончишь? Ещё «Песнь песней» осталась…
Закончила Джина со свойственной ей последовательностью:
— А Санта Крус сидел вчера в костюмчике и очень мило улыбался Харгривзу! И я, конечно, это записала. И не нужен ему Свен, пусть теперь и плачет, писюк!
— Харгривз может уйти в «Манчестер Юнайтед»…
— Свято место пусто не бывает. Вот Лам, например. Тоже ничего, смазливенький…
Вспышка, однако, была недолгой. «Смазливенький» Лам по сравнению с Ханни явно проигрывал, да и кадры, скорее всего, датировались не прошлой неделей. Последние же высвечивали неизменно грустного Санта Круса, и на всё это навалилась эта глупая детская любовь!
— Дикая смесь всё-таки получается. Гёте, Пушкин, Пастернак, Шекспир и Вилле Вало в орнаменте песен Пугачёвой. Выдала бы что-нибудь из Джины Благиной.
— Когда ты Эверест покорять начинал,
Я на сером асфальте в резинки играла.
В переулке трамвай-развалюшка бренчал,
Я по стрелкам твоим ровно в полночь вставала.
Мы, кого-то встречая, пришли на вокзал,
И вот в память навеки запало:
На распутьях пустых молча хиппи стоял,
Подметая вельветками шпалы.
Ты спустился теперь с олимпийских верхов,
И холмы заменяют былые вершины.
Не достать до звезды, не сорвать облаков:
Ты стареешь, я тоже, мы оба бессильны.
Ты пройдись по полям опустевшим боёв,
Вспомни песню свою и ещё вспомни что-то…
Как ни горько понять, мы отпели своё —
Только мир остаётся зелёным и жёлтым.
По распутьям пустым ты идёшь не спеша
И угрюм, как без Джона гитара.
Недопетая песня — пустая душа…
И вкус мёда бывает отравой…
Вшивые стишки, кстати. Даже количество слогов разное.
— Так. Когда же Альберто Тарантини начинал покорять Эверест?
— Первые сообщения в нашей прессе относятся к девятнадцатилетнему Тарантини. Значит, мне было шесть-семь.
— Трамвай-развалюшка… Да, помню, эту линию потом разобрали. Ровно в полночь. Семь часов разницы между Логинском и Буэнос-Айресом. А кого мы встречали?
— Кажется, Вову, а пришли на вокзал с Ирой и Сергеем. И хиппи действительно стоял. Он ещё меня поразил своим видом. Я тогда в Америку была влюблена, боже мой. «Что-то» — игра слов. «Beatles». «Something». «Что-то». «Зелёным и жёлтым» — оттуда же. «Cellophane flowers of yellow and green». «Вкус мёда» — тоже песня, кажется, написанная не Ленноном с Маккартни. Они её просто исполняли.
— Ты уверена в том, что именно тот мёд оказался отравой? Нет пророков в своём отечестве — какая глупость…
Джина недоумевающе посмотрела на мать, но вскоре поняла. Она крепко зажмурилась и несколько раз тряхнула головой, но не смогла отогнать издёвку двадцатилетней давности. Вкус мёда — отрава. Вкус мёда… Мёда…
Она уже не думала ни о своих стихах, ни о Пастернаке. Сохрани тебя судьба, чтоб не стал всего дороже тот, кому не нужен ты… Ей всегда был дорог тот, кому она была не нужна. ВСЕГДА. И дело тут даже не в Ханни. Просто он стал последним. Но как тяжело это последнее…
— Почему я не родилась мужчиной, — бормотала Джина, — почему? Они не подвержены этому платоническому обожанию. Вот, например, Роман. Нравится ему какая-то Шарон Стоун. Так он сказал мне: «Ну, сдохнет она (так и сказал — «сдохнет»), ну и что?» И любой футбольный матч, тем более свидание со мной, он предпочтёт фильму с её участием или какому-нибудь сюжету с ней.
— Шарон Стоун — всего лишь Шарон Стоун.
— Но, когда у меня было это «всего лишь», а не Ханни, я тоже психовала! А они избирают какой-то объект для реализации своих желаний и осуществляют их. Когда они удовлетворены и свободны от необходимости получить это, они начинают действовать в других сферах. Так рождается всё великое: прыжки, матчи, романы, за’мки, гонки. Женщины же вечно нацелены на тех, кто это творит. И прежде всего их занимает не собственно своё желание, а тот, кому они его несут. Для нас любовь — это главное. Испытывая её, мы забываем обо всём. Поэтому среди нас так мало выдающихся, вообще знаменитых. Спортсмены, певцы, композиторы, поэты, писатели, архитекторы, философы, художники — все они мужчины. Женского пола здесь 1%, всё остальное «знаменитое» представлено певичками, модельками и актрисёнками. Женщину можно трахнуть и удовлетворить, но она всё равно будет любить не того, с кем переспала, а Ханни! А тот же Ханни может трахнуть какую-нибудь выдру, и ему это будет абсолютно безразлично, потому что главное для него заключается в другом. И это другое он вершил, и я забывала обо всём, и не испытывала никакой потребности заниматься чем-то там ещё, и только неслась и неслась к нему в угаре своих желаний. Конечно, бесплодно.