Всё это было известно и раньше, и Наталья Леонидовна слушала Джину спокойно, пока она не заговорила о способе наказания.
— Тем? Наказал тем, кого ты любишь. Так бывает всегда. Может тебя наказать, например, Алекс, если всё, что он делает, тебе безразлично? Что может тебе сделать то, к чему ты равнодушна? Возьми их самих — Свен наказан тем, что ему стали недоступны прыжки — то, что он любил больше всего на свете, Роке получает травмы за то, что он любит и делает, гибелью Сенны стала его любовь к гонкам. Нас наказывает только любимое. Всегда.
— Ну да. Любила бы Горана — наказал бы Горан, любила бы Гриньяни — наказал бы Гриньяни. Но почему же который год начинается и кончается на Ханни? Ведь все сроки, по моим бывшим привязанностям, давно вышли. Почему меня привели к нему и оставили? Скоро пятый год пойдёт… Ладно. Это лирические отступления. Теперь — вторая медитация, до и после неё. До неё я уже могла располагать всё по-другому, в том смысле, что он ушёл к своему возвращению. Это объясняет его отсутствие в оставшейся части сезона. Возвращения нет. Это значит, что он может вернуться!
— Возвращения нет… может вернуться… Что за дикость?
— Вернуться в качестве комментатора! Он не тратит время на тренировки, оно у него сейчас в избытке, вот пусть и возвращается, и зарабатывает деньги — надо же ему ребёнка кормить!
— А то до этого он бедствовал…
— Лишнее никогда не помешает. И с этой мыслью я легла в постель. И опять ничего не добилась (я говорю об ощущениях). Но когда я сказала «возьми свою боль», меня просто понесло. Я не могла остановиться. Я не знаю причины, но я мгновенно перешла в состояние дикой, первобытной ярости. Сейчас мне за это стыдно, очень стыдно. Всё моё благоразумие потонуло. Я говорила, что не хочу его возвращения, если он будет распространяться о своём ребёнке и совать его в объектив. Пусть уж лучше не будет никакого возвращения, чем такое. Меня душила злоба. Я лупила его по щекам и орала, что мне ничего от него не нужно, что я обойдусь и без возможности лицезреть его рожу, что я это переживу. Понимаешь? Я же знала, кто и чем меня наказал. Вместо любви всплыла ненависть. Возможно, это было просто водворение равновесия, возможно, какой-то инстинкт сработал на негатив. Я дёргала его за волосы, трахала головой о стенку, выплёскивая своё неприятие. Я желала ему всяческих зол, твердила, чтоб он всегда был в пустыне, чтоб ничто не радовало его глаз, чтоб сомнения и печали не оставляли его, чтоб он вечно расплачивался за то, что мне сделал. Я говорила, что когда-нибудь кто-нибудь повторит его рекорд, что очень рада, что он остался на позапрошлой Олимпиаде без индивидуального золота и не приехал на последнюю, что он никогда не был первым по итогам года, и плевать мне и на его талант, и на его красоту. Это была не медитация, а заклинания Кощея Бессмертного. Моё бешенство возросло больше, когда я подумала о том, что он мог комментировать и весь сезон, если бы не думал о возвращении, и о том, что я тоже приложила к этому руку. Я была его заложницей, я зависела от него — и ненавидела за то, что любила. А потом, не закрывая связь, повернулась на левый бок. Помнишь, в первый раз мне удалось восстановить все былые ощущения?
— А во второй?
— А во второй появилась вера в то, что он может вернуться.
— Ты же не хочешь…
— Да нет, хочу, конечно, я же просто врала…
— Зачем же ты ему врала?
— Я не знаю, так вышло. Я действительно не хочу, чтоб он говорил о ребёнке. Или чтоб больше ненависти на него выплеснуть и заставить понять его ненужность. Первое — это возвращение. Второе — возможность медитации и наличие смысла в её продолжении. Третье — прояснение ситуации с e-mail’ами. В первый раз я не получила ответа, потому что он мог вернуться — всё остальное не рассматривалось. А во второй раз он вернётся, только уже в качестве комментатора, — другие проекты не нужны.
— Есть и четвёртое?