— То не он — то Ханни бродит…
— А ты не предполагаешь вероятным вновь оказаться обращённой к Сенне? «Вернуться» — это для тебя всегда было так заманчиво…
— Нет. Просто меня поразило это открытие. После смерти — да, вероятно. Впрочем, и тогда нет, я-то уже другая. Но если разбираться дальше, всё это с Сенны началось. Я впервые вышла в астрал 2 мая, на следующий день после его гибели. Мгновенно, без перехода, даже не осознав, что желаю, — Джина оживилась. — Мне очень нужно было узнать, ведь у меня оставался один бог. Всё было по-прежнему, никуда не исчезло: и шум воды в ванной, и крики детей за окном. Я закрыла глаза и сразу оказалась там. Я смотрела со стороны моря на берег — то была другая жизнь, после. Там готовились к празднику, смуглые симпатичные парни устанавливали какие-то гирлянды или венки, и всё это на песке, под солнцем, и краски были такие — если на старых телевизорах чуть сильнее естественной прибавляешь насыщенность цвета. А надо мной был ещё кто-то — невидимый, но Главный. Я ощущала его присутствие ещё до того, как заговорила с ним. Мне очень нужно было знать, и я спросила: «А Сенна?» Его не было там, на берегу, но после моего вопроса проступил его силуэт. «Пока нет, но скоро будет». И я, облегчённо вздохнув, открыла глаза. Потом, правда, долго жалела, что про себя не спросила. Понимаешь? Если бы это было моё сознание, то я представила бы его в красном комбинезоне, прошлогоднем, когда он ездил за «McLaren», как я потом ещё долго-долго его вспоминала, — а силуэт был в синем, этого года. И второе. Если бы это было моё сознание, я бы отправила его в рай сразу, без перехода, а он был там долго, потому что любовь и печаль поклонников его не отпускали.
— И его грехи…
— Ну какие же грехи? Ну, врезался в Проста. Ну, Шумахера с Эрвином поколачивал. Так это же достоинства, а не грехи.
— А твоя выходка?
— Но я же сама.
— Из-за него.
— Но это же не он, а бог.
— Ты просто иезуитка в своём обращении со свободной волей и провидением.
— Ты просто видишь вторую тему, как Свен в моей книге усматривает прежде всего оскорбление своей персоны, а не кучу умностей. Так вот — это был бог, это был выход, это не моё сознание, я не могла ошибиться. И в декабре не могла ошибиться. Загвоздка в том, что это даётся очень редко и только в случае наличия недавней высочайшей эмоциональной нагрузки.
АГОНИЯ. Глава 14
Джина была верна своему гороскопу: через три минуты после вышеприведённых откровений она уже лакомилась мёдом из довольно объёмистой вазочки и передёргивала очередную цитату:
— Ходит Джина чёрным лесом
За каким-то интересом.
Инте-, инте-, интерес,
Выходи на букву «эс».
Невозможно было не засмеяться — в таком объёме Наталья Леонидовна тоже понимала немецкий язык.
— Перестань с такой жадностью поглощать мёд. Впрочем, ты всегда любила оральные контакты.
— Малин, что ли, мало в Марьиной роще? Тут у него — любовь с интересом, тут у него — лежбище, — и, зачерпнув очередную ложку, Джина воспроизвела совсем уж непристойные действия и звуки.
Мать встала было: похабщину она не любила, попрекать же Джину в её состоянии такой мелочью считала подлостью, но Джина была уже за тридевять земель от своей выходки:
— Сядь, да сядь же! Не бойся, не сделаю я из его фамилии для себя хану. Это уже пройденный этап. А что касается «Места встречи», то в Высоцкого я была влюблена дважды: в одиннадцать лет и в двенадцать. А в тринадцать он остался и прибавились ещё двое. Так что я была влюблена в троих: Высоцкого, Игоря Бобрина и Патрика Дэвера. Ему-то и посвятила «В кинотеатре звучит твой лукавый мотив», а не Тарантини, как ты могла думать.
— Я ничего не могла думать, я не слышала. Прочти, разберусь.
— Сердце трогает вкрадчивость темпа провинции,
Душу ранит мотив, порождающий боль,
Память мчит по спирали, ведущей к провинности,
Что сознание высветит словом «любовь».
Отшлифуй свои ножки дорогой шершавою,
Выйдя в гулкую тишь клейковины ночной,
Где слепой фонаришко косит жёлтым глазом.
По сентябрь — жара, до рассвета — покой.
И изменится всё: сердце ныть перестанет,
В кинотеатре звучит твой лукавый мотив.
Я и ты; кошки хвост в предрассветном тумане.
И любовь завивается в кудри твои.
— Подожди, но это же… Вкрадчивость темпа провинции. Дочь степной небогатой помещицы, ты на курсах, ты родом из Курска. И ещё… По сентябрь — жара, до рассвета — покой. Ещё кругом такая мгла. Такая рань на свете, что площадь вечностью легла от перекрёстка до угла…