— Почему у меня эта песня всегда затушёвывалась «Cleptomania»? — вопрошала Джина через пять минут. — Ведь разница очевидна. Эх, жаль, ты не помнишь, как они давали интервью по «Magic.tv». Двое сидели впереди, за столом, а двое других помещались сзади и немного выше. И третий обвивал ногами плечи первого, а я, дура, не записала! Это которые самые красивые! Вот это настоящая любовь! Sei come sa’ngue al cuore, sei come respirare, — фотография в первоначальном варианте была отложена до неопределённого будущего: Джина начинала немного позёвывать, сегодня она здорово недоспала, — ну ладно, я пошла спатеньки. На сегодня я его прощаю. Sono ancora piu’ vicino a te-ee-e*…
----------------------------------------------------------------------------------
* Намеренное искажение текста. В оригинале: «Sono ancora li’ vicino a te».
----------------------------------------------------------------------------------
— Ты заметно переврала…
— У меня сдвиг по фазе, это допускается.
«Ведь два часа слушала, и настоящее все эти два часа дышало на ладан. Это допускается. Как бы сакцентировать её преимущественно на этом, с её страстью к итальянскому и музыке? Можно самой посматривать видео почаще. Она, конечно, вмешается со своими комментариями. Или намолоть кучу колких гадостей про Свена, а потом добавить кое-что посущественнее. Только исподволь, чтобы она как бы сама на это вышла. Со стороны её не разубедишь. И ведь симпатичные парни эти двое и тоже геи. Ну и ну, что в мире делается. А, может, сама Джина бывает права намного чаще, чем я думаю?» — и мать в сердцах обозвала Ханнавальда извращенцем, прибавив к этому пару более крепких словечек.
Несколько дней спустя Джина сидела в том же самом кресле и лениво пялилась в телевизор. Морока была отложена до следующей недели: в интернет-клуб решено было идти, когда пройдёт десять дней с отправки последнего послания.
— Ну и что у вас нынче в котелке, фрау федьма?
— Слушаю «Placebo». Представляю Гриньяни. Слышу «Fotografia». Думаю о Ханни. Летаю где-то ещё выше, — Джина опускала голову с одновременным зигзагообразным подъёмом руки с зажатой между пальцами сигаретой.
— Как с вашим сердцем и умом
Быть чувства мелкого рабом?
— Любви все возрасты покорны, а что касается сердца и ума, то… Он опять мне снился. Косвенно, как всегда. Он снова был действующим, мне снова надо было дожидаться зимнего сезона. А там, во сне, шла осень, и по телевизору крутили велоспорт. Шоссейный. И он там принимал участие. То ли это была часть тренировок, то ли какие-то прикидки для определения формы. А я держала в руках листок, где записывала результаты заездов. Он был первым, двадцать первым, в конце тридцатки… Я ещё тебе говорила: «Вот видишь, он же может быть первым. Правда, он красивый?» А ты отвечала, что ничего красивого в нём нет, так холодно и авторитетно отвечала… Потом мне пришло в голову, что я могу его увидеть сейчас, мне для этого надо было выйти на трассу, по которой они только что проехали…
— Это же было в телевизоре…
— Это было во сне, а во сне был выход из дома прямо на эту дорогу. Я вышла, там были толпы народа, прямо демонстрация, и напоминала она ту картину, о которой я тебе говорила раньше. Ту, какой я часто воображала свою жизнь. Улица, и на ней — праздник, люди, транспаранты, флаги, воздушные шарики, музыка, а я бреду, оставив всё это позади, мне приходится оборачиваться для того, чтобы всё это увидеть. Я оставляла праздник позади, а мне под ноги летели обрывки газет и опавшие листья. Я понимала, что та фиеста и та радость давно уже не мои. Но во сне всё было по-другому, без знамён и музыки, и я была с ними, среди них.
— Вы шли вместе?
— Нет. Я только была среди них, но они шли к финишу, а я — в противоположном направлении, мне приходилось проталкиваться. Я знала, что это не будет долго, скоро толпа поредеет, мне станет легче. Они шли туда, к финалу, за результатами профессионалов, а у меня была другая цель: я шла к старту, потому что во сне на старте была наибольшая вероятность увидеть его. И мне надо было пройти около тридцати километров, как я думала. Могло статься, что и больше. У меня мелькала мысль, что я могу устать, но я шла.