— Ну сказала бы хоть «суки»…
— Я не обижаю животных. Интересно, за что они нас так ненавидят?
— Во-первых, алчность…
— Ну да, им нужны наши трубопроводы. Европа по сути своей — бедная, почти нищая и, как её называют американцы, «постисторическая». На протяжении нескольких десятков поколений они гнули спину, это в них заложено теперь чуть ли не на генетическом уровне, только в середине прошлого века они от этого отошли, когда работать санитарами, мусорщиками и водителями стали эмигранты.
— Из этого следует «во-вторых» — зависть.
— А почему бы им не испытывать унижение и нелюбовь к Штатам, США были основаны как европейское мусорное ведро, да и Австралия, кстати, тоже. Отбросы мутировали, превратившись в зловредных чудовищ, и ныне Европой управляет собственная помойка. Какой позор! Ублюдки, тупицы! Некоторые из них даже плакали, когда сдыхала эта польская тварь. Описывая её заслуги, вечно тыкали в объединение Германии, но никто не догадался посчитать, сколько стен было возведено вместо одной снесённой. Хорошо, к ним это не относилось или шло на пользу, тогда подумали бы о том, как это отродье десять лет на карачках ползало. И земля его не носила, и бог не прибирал. За благо провидение не так воздаёт, а быстрее и добрее разбирается. И Райку, которая к этому тоже ручку приложила, оперативно сгноило бы, а не мотало три месяца по немецким больницам, пока не откинуло, ещё здесь этот меченый пятнистый подонок остался и его преемничек с опухшим от пьянства рылом.
— Тебя действительно волнует, какие пикантности на них наложатся? Но ведь и рак, и ограничение подвижности не в единичных случаях имеют место.
— И в сотнях, и в тысячах, но не на виду у всех, не так показательно. Подохли бы тысячи американцев в своих постельках — никакой пользы не было бы. Но бог посчитал необходимым, чтоб они сгорели в огне, посланным небом же, в назиданье и на вечный страх оставшимся. Вот это МУДРО! Чё вы улыбаетесь?
— Интересно. Анна Каренина бросилась под поезд — Вронский поехал в Сербию. Ханни ушёл из спорта — Джина начала смотреть «Национальный интерес».
— Между прочим, Сербия Грузии оружие не продала!
— Видишь: не всё в Европе отвратительно.
— Я не отрицаю. Остаётся Сербия. Остаются греки, которые закидывали камнями американское посольство в марте 1999 года. Остаётся Ханке, принявший участие в похоронах Милошевича: он всегда выступает за сербов, несмотря на травлю, организованную всяким отродьем. Остаётся Шрёдер, любящий Россию и тепло отзывающийся о Путине, американцев же и Буша он не любит. Кстати, я давно ему симпатизировала, даже когда об этом не знала, моё расположение было чисто интуитивным и только впоследствии подтвердилось позже поступившей информацией. Эмоции меня не обманули, интуиция сработала верно, предположения оправдались. Но как же я не смогла разглядеть, через что мне предстоит пройти, в другом случае? Как я не смогла предвидеть, что последует после пары уикендов торжества и гармонии? Ведь я должна была так же, интуитивно, шарахнуться в сторону, испугаться, уклониться! Нет, интуиция меня не подвела, когда я увидела его и в первый раз, и во второй. Это почти что неприятие словно предупреждало меня, но я ему не вняла и полезла за третьим лицезрением. А как ты думаешь: могло ли всего этого не быть, абсолютно, совсем не быть, ни милиграмма его в моей жизни, ни одного кадра, ни тени волоса?
— Сомневаюсь. Бог троицу любит. Третье лицезрение, укомплектовка в придачу к Сенне и Иванишевичу. Три любви, три несчастья, три понедельника, хотя понедельники тебя уже не пугают.
— Да, это моё единственное приобретение, во всём же остальном — полный провал, ни минуты покоя. Мне плохо, когда я его люблю, сознавая безответность. Мне плохо, когда я его ненавижу, чувствуя потребность вернуться к любви. Мне плохо, когда я к нему равнодушна, стремясь бежать от бессмысленности. Мне плохо, когда я считаю его несчастным, страдая его несчастьем. Мне плохо, когда я считаю его счастливым, осознавая свою отторженность. Мне плохо, когда я о нём думаю, пытаясь отвлечься. Мне плохо, когда я о нём не думаю, желая вернуться мыслями к нему. Мне всегда и везде плохо, и эти «всегда» и «везде» ведут к нему и замыкаются на нём. Возвращаясь же к началу разговора, — поспешила добавить Джина, которую злила вечная разворачиваемость к Ханни, — придётся констатировать, что, несмотря на определённое количество положительного, отрицательного в Европе всё-таки больше. При всём при этом они нас ненавидят. За что?