Обман являет нелепость и стоит диаметрально противоположно к истине. Джина не любила ложь, искусственно запутанные сюжеты, она терпеть не могла детективы, даже в её фантазиях интриги разрешались быстро и никогда не играли важной роли. То, что она отпечатала в худшие месяцы своей жизни, которые запросто могли стать обыкновенными, рядовыми, спокойно освещавшимися вечно ровным пламенем вечно юных иллюзий, было вызвано обманом, творимо в обмане и в том же обмане завершено. Было ли обманом то, что она написала, имело ли оно право, если родилось во лжи, считаться откровением и представлять какую-то ценность? Джина не знала, Джина не лгала, но и правды не видела. «А, плевать… Переделаем обман в предчувствия», — подвела она итог, затушив очередной окурок, и поднялась к матери. Кому-то Джина ещё была нужна, пусть только для того, чтобы отвести от своей собственной боли. Открывая дверь, она подумала о том, что теперь Ханнавальд точно не прочтёт написанное на свой сайт. Если он не занимался этим, будучи относительно незанятым, то тем более не станет делать это, возясь со своим бегемотом.
— Ну что ты плачешь, как будто у тебя конфетку отобрали? Как тебе могло прийти в голову, что я повторно должна оплачивать один и тот же счёт? Тысячи лет назад было известно: всё течёт, всё меняется, нельзя дважды ступить в одну и ту же реку. Даже лучше, что так вышло. Заранее отревела состоявшееся впоследствии, нынче богу с меня требовать нечего. Ты его совсем не знаешь; может, там и оплакивать нечего. Может, он просто продажен, вот и приклеился к той бабе, если она богата. У него картинки на стене висели — он и захотел, чтобы они в гараже натурализовались в реальную величину.
Это было уже слишком: год тому назад Джина с негодованием утверждала бы, что скорее продастся дева Мария, более того: она сама, Джина, но никак не Свен Ханнавальд.
— Ну, родился ребёнок, даже больше: мальчик. Что это значит? Да только то, что эта женщина выполнила свою задачу. Ханнавальду больше нечего с неё спрашивать, нечего от неё ждать, ей больше нечего ему дать. Всё, что она ни явит теперь, будет меньше того, что уже состоялось. К новому он прибьётся неминуемо, а от помыслов свободен не будет. Он непременно замечется в поисках свежих ощущений, а натыкаться будет лишь на старые воспоминания. Смотри, что он пишет: «Теперь у меня собственная маленькая семья». «У него», а не «у них», и ни слова благодарности той, которая в этом тоже приняла участие. Конечно, дети определяются в первую очередь отцом, но у него и так была переоценка своей собственной персоны. То, что она была рядом с ним, он вовсе семьёй не считал: так, прибилось что-то к сияющему величию. Она для него просто биологическая среда, где расцвело его собственное, дрожжи, на которых взбух его сперматозоид.