Наверное, последние фразы Джина произнесла вслух, потому что мать устало закрыла глаза и откинулась в кресле. Старые воспоминания о ещё более старых треугольниках, двадцатилетней давности мысли, где ему не было места, где его вообще не было, выводили Джину на сегодняшний день. Спасения не было нигде. Ладонь упала на стол, на ладонь упала голова. Тихонько стукнулась о дерево расчёска.
— Причешись наконец…
Джине было абсолютно всё равно, ехать или не ехать. За двухгодичной давности переезд в Москву в 2004 году она ухватилась с радостью, потому что уже давно испытывала стойкое предубеждение к небольшому дому в Логинске, где прожила почти что всю свою жизнь. Ей казалось, что в этом доме, не оставь она его, неприятности и горести будут продолжать сыпаться на её несчастную голову, как струились по её лицу слёзы, когда восьмилетней девчонкой она впервые переступила его порог. (За ним она оставила подружек по старому месту жительства и долго не могла привыкнуть к новым лицам. Причём это было лишь меньшее из зол. Как оказалось впоследствии, она оплакивала не столько потерянное, сколько предстоявшее.)
— «Sogno» по-русски — сон, мечта. Я нареку свою вторую воображаемую жизнь предсоньем. Клёвый неологизм, слияние итальянского с русским, — говорила Джина матери, сидя за партией в нарды в бесплодной попытке убить печаль. — Предсонье. Вторая воображаемая жизнь. И главная — по нумерации. Сильнейшие выступают в конце. И в первой, и во второй попытках. №50. Неучастие в квалификации. И последние станут первыми.
— Прости, господи, — жалобно простонала мать, — матом ругаться хочется. Съездила бы к Инне.
— Не хочу. Ты же знаешь, не люблю я детей. Да, лекарства. Тебе надо запастись редкими. А то потом в Логинске не достанешь, начнётся канитель.
— Я об этом уже подумала, завтра отправлюсь по аптекам. А ты посади Лолиту за чемоданы.
— Знам, знам! Готово! Выиграла. Давай ручку, запишем счёт.
— Тебе просто прёт.
— Я бы…
Джина часто обрывала фразы. В данном случае она держала в уме предложения: «Я бы с удовольствием отказалась от своей пёрки, я с удовольствием проиграла бы тысячу партий подряд, если бы взамен этого он бы выиграл один турнир. Или не выиграл бы, а просто б вернулся. Но он не выиграет и не вернётся, и я это знаю, и ты это знаешь. Поэтому я не договариваю. Поэтому я сейчас включу видео, чтобы утопить в прекрасном прошлом мерзкое настоящее». Джина подошла к телевизору. То, что было мило её сердцу, она знала наизусть. Сейчас пойдёт обрывок коротенькой заставки, а потом на экране появится красавец Джанлука с «Falco a meta’». Чтобы мама уделила должное внимание Гриньяни, во время прокручивания заставки Джина выдала:
— Вот он, орёл. Sono seduto…
Это были слова. Мысли же текли, переливавшись одна в другую, хотя очевидной связи не было. Как он красив. Золото волос, отдуваемых ветерком, полузакрытые глаза, сводящий с ума рисунок губ, белая кожа, украшенная родинкой на правой щеке. В отличие от Гриньяни, у Джины родинки украшают левую щёку, делая её несчастной по народной примете. Она хотела бы иметь их справа, как у него. Какой шикарный тембр, изумительный голос. Ho imparato a volare. Он научился. Научился другой. И, взлетев однажды, упал подкошенным, чтобы уже никогда не взмывать. Подкошенным. Falco a meta’, как и моя жизнь. Наполовину. До и после. До. Я записывала эту песню в 2001 году. Я летела в очаровании лица и голоса. Если бы я была по-прежнему влюблена в него, как я была бы счастлива. Он выпускает новый диск. Он примет участие в Сан-Ремо. Он будет петь ещё много лет.