Никогда прежде Юли не видел свою мать такой -- властной, веселой и гордой одновременно; впрочем, он вообще редко видел её даже просто в хорошем настроении. Почему же он прежне не видел её поющей? Не потому ли, что его суровый отец ненавидел чужое веселье и всегда грубо обрывал его при помощи брани или даже кулака?..
Не смея задать вопрос прямо, но страстно желая услышать её ответ, или хотя бы слово её дивного голоса, он тогда спросил:
-- Чей это дом, мама? Кто построил его?
Онесса ласково улыбнулась ему.
-- Он всегда стоял здесь. Он стар, как эти холмы вокруг.
-- Но кто, кто построил его, мама? -- повторил мальчик.
Онесса вздохнула, погрустнев.
-- Я не знаю. Говорят, это сделали предки моего отца, очень давно, в те времена, когда наш мир был лучше и теплее. О, это были великие люди! У них были большие запасы. Закрома в этом доме всегда были полны зерна.
Эта легенда о величии его предков по материнской линии была уже хорошо известна Юли, и эта подробность о больших запасах зерна в особенности. Не раз и не два у голодного зимнего костра звучали слова его матери об огромных запасах всякой снеди, которыми обладали древние представители её великого рода, ныне почти вымершего и обедневшего до того, что даже она, дочь вождя, была вынуждена пойти замуж за простого охотника, который ставит её ничуть не выше обыкновенной рабочей скотины. Каждый раз на этом месте Алехо прерывал её рассказ непристойной бранью, и, случалось, выгонял жену вон, на мороз, чтобы одумалась и вспомнила, кто из милости кормит её. После одной из таких выходок мужа, когда он выгнал её из пещеры под падающий пепел, её и свалила болезнь. А сыну Алехо запретил не только слушать её россказни, но даже бывать в тех местах, где жили её предки. За первую же попытку нарушить запрет Юли поплатился сломанным зубом -- в тот раз отец страшно избил его...
Но всё это будет потом. А тогда маленький ещё Юли поднялся вверх по разрушенным ступеням и с трудом открыл прогнившую, осевшую на петлях дверь. Ему пришлось изо всех сил нажать плечом, чтобы сдвинуть её. Тогда, в реальности, когда он вошел внутрь, сквозь разрушенную крышу налетел внезапный порыв ветра, поднял с пола целое облако колючей пыли и бросил в лицо, напугав его и убив очарование дня. Теперь же, в его то ли бреду, то ли сне, там было зерно -- целые кучи золотистого зерна, рассыпанные по комнате. Да, этих запасов должно было хватить надолго...
Зерно вдруг поползло к нему, огромные кучи стали пересыпаться вверх по ступеням золотистой волной, словно живые. Из-под зерна показались два трупа, два мертвеца, которые, широко раскрыв слепые глаза, жадно потянулись к нему, к их убийце...
Юли с криком вскочил на ноги и бросился к дверям камеры. Он не мог понять, кто наслал на него эти страшные видения. Ведь быть не может, чтобы они оказались порождением его собственной души!..
"Тебе ли, бесчувственной твари, говорить о снах! -- подумал он, немного успокоившись. -- Ты только сейчас вспомнил о своей матери. Ты ведь ни разу не сказал ей ласкового слова, но зато не раз, вслед за отцом, называл её никчемной сукой. Кстати, ты действительно ненавидел своего жестокого отца и был даже рад, когда фагоры увели его в рабство, дав тебе свободу..."
О мой Акха! -- подумалось ему -- каким циничным негодяем он стал за свою короткую жизнь! Он бросил свою мать. Он убил и ограбил двух торговцев. Немудрено, что ему являются такие страшные сны. В самом деле, Бог карает его, если даже в одиночке ему являются такие мысли и видения! Иначе... Что делается с ним?.. Неужели он такой законченный мерзавец?
"Я не слишком-то виноват во всём этом, -- наконец решил он. -- Просто меня ожесточила жизнь среди подлецов. Я сам стал жестоким и подлым -- чтобы выжить. Я убил двух господ, которые сами покушались на мою жизнь -- чтобы выжить. Но что же тогда может получиться из такого страшного человека?.."
Юли понял, что ему нужно сознаться в убийстве и положиться на милость божью. Лучше честно умереть, чем жить мерзавцем.
"Ты ещё так мало знаешь о жизни, -- печально сказал он сам себе, -- но ты хочешь постичь весь мир. А Акха должен знать всё. Его глаза видят всё. Ему всё известно. Всё открыто его божественному взору. А ты настолько ничтожен, что вся твоя жизнь в его глазах -- не более, чем то странное ощущение, которое возникает у тебя, когда над головой пролетает челдрим".
Юли удивился собственным мыслям. Мне ли говорить об Акха, с горечью подумал он. Моя жизнь для него -- не более, чем пыль.
Когда Юли подумал о величии бога, он особенно остро ощутил ничтожество собственной запятнанной злом души. Он снова испытал чувство смятения, страха и беспомощности, словно призрачное крыло челдрима вновь мерно проплыло над его головой...
Очнувшись, Юли недовольно помотал ей. Он сам удивился своим собственным мыслям. Что из него получится? Ничего, если он умрет от голода в этом смрадном подземелье. Ему лучше и впрямь сознаться в убийстве и положиться на волю Божию.
Юли вздохнул, собираясь с силами. Он понимал, что скорее всего его ждет казнь -- но здесь он всё равно умрет. Наконец он решился и стал бить кулаком в дверь.
Когда его вывели из камеры, он узнал, что пробыл в заточении всего три дня. Потом он сознался в убийстве. К его удивлению, наказания не последовало.
<p>
* * *</p>
Юли приняли в послушники. Согласно обычаю, он должен был служить в этом звании в течение одного года и одного дня. Ему выделили жесткую койку в холодной монастырской спальне и под страхом смерти запретили покидать пределы Святилища, хотя он и сам никуда не стремился. Он не знал и его не интересовало, вместе или порознь плыли по небу Фреир и Баталикс. Желание вновь увидеть белое безмолвие Равнины постепенно покидало его, вытесняемое величественным полумраком Святилища.
Худой седой священник с постоянно мигающими глазами, отец Сифанс, был главным наставником Юли и других послушников, часто накоротке общаясь с ними.
-- Так как ты решил посвятить себя служению Акха, твоя вина в убийстве прощена и забыта, -- сразу сказал он Юли, важно сложив руки на груди. -- Всё это кануло в прошлое. Однако ты сам не имеешь права забывать о нем. Никогда. Ибо забыв, ты решишь, что ничего не совершал, и начнешь думать, что греха никогда не было, что ты ни в чем не виновен. А в этой жизни всё взаимосвязано, как связаны между собой различные пещеры Панновала. Твой грех и твоё желание служить Акха составляют одно целое, и, забыв первое, ты навсегда утратишь и второе. Ты, наверное, думаешь, что только святость побуждает людей служить Акха? Нет и нет! Грех, чувство вины и осознание греха -- вот что толкает людей к служению богу! Только это, а вовсе не какая-то там святость! А как же иначе преступник может примириться с собственным душевным ничтожеством? Осознавая свой грех, через него ты примиришься с собственной ничтожностью в глазах великого Акха. Взлелей свой грех, возлюби тьму и через неё познай свет!