на арене и его спокойный юмор только увеличивают успех. Несомненно, что Попов задает тон всему цирковому спектаклю, но он не кричащий клоун. Думается, что артисты русского цирка находятся под влиянием Попова, потому что все номера программы имеют какой-то мягкий климат. Но, главное, Попов очень современен и, в противоположность многим своим коллегам, лишен ложного романтизма. У него здоровый и откровенный смех, как одна большая улыбка».
Однако не все бельгийские журналисты также глубоко поняли смысл игры Олега Попова. Так, автор статьи в газете «Жерминаль», называя Попова «невероятным клоуном», считал тем не менее, что он, как и клоун в западном цирке, служит «приправой» к основным номерам и захватывает внимание публики только невероятными трюками.
Такие разные мнения помогали артисту осмысливать собственную игру.
Восемнадцатого марта советские артисты прощались с Брюсселем. На следующий день советский цирк выехал в Антверпен.
Жители старинного фламандского города встретили советский цирк восторженно. Слава его уже достигла и этих мест. Но наши артисты, как всегда, волновались перед первым выходом на арену. «Ассистент Копылов,— записывает Попов,— из-за волнения вынес по ошибке аппарат Егорова вместо Фоменко: Получилась непредвиденная пауза, которую я заполнил резервными репризами. Зрители ничего не заметили». Артист приготовил публике сюрприз. Доселе «немой» из-за незнания языка, он выучил и произнес в одной репризе несколько слов по-фламандски. Это очень понравилось. Слова передавали из уст в уста.
Олег очень интересуется городом. Он посещает Музей Рубенса, морской порт, осматривает исторические памятники, едет на место знаменитого сражения с Наполеоном под Ватерлоо. Ни минуты не сидит он без дела.
Радуясь хорошему приему, он изобретает все новые и новые мимические сценки и трюки.
Двадцать девятого марта заканчиваются гастроли в Антверпене. После спектакля артистов принимает губернатор. Он говорит, что видел сегодня лучший цирк в мире, преподносит Попову подарки для его дочери: народные платья
и сборник фольклора Бельгии. Корреспонденты записывают на пленку слова артиста, обращенные к французским зрителям, которые уже ждут Московский цирк. Придя в гостиницу, Олег пишет: «Прощай, Бельгия! Экзамен на аттестат цирковой зрелости выдержан...»
К концу следующего дня после восьмичасового пути в автобусе советские артисты въезжают в Париж. Ураганным огнем фотовспышек встречают их корреспонденты. Попова тут же ведут к Эйфелевой башне сниматься. В течение вечера его снимают на площади, у гостиницы, в самой гостинице. Только глубокой ночью он успевает записать в своей коленкоровой тетради: «Спокойной ночи! И доброе утро, Париж!»
Десятидневные выступления Московского цирка в Париже должны были проходить в здании Зимнего велодрома, вмещающем восемь тысяч зрителей. Четыре дня идут работы по переоборудованию велодрома, а непосредственный, как ребенок, и впечатлительный Попов осматривает известный ему по книгам и рассказам город. Площадь Согласия, Елисейские поля, Дом инвалидов с могилой Наполеона — всюду побывал он за эти дни перед премьерой.
«Париж — прямо как в сказке! — записывает он.— Нет сравнения... Хожу зачарованный. Город прекрасный, а каждый дом — история».
В первый же день Попов с группой артистов нашего цирка едет в цирк Медрано, один из крупнейших цирков Западной Европы, где смотрит большую цирковую программу с участием первоклассных артистов. В антракте между первым и вторым отделениями на манеж вышел знаменитый комик Ахил Заватта, который приветствовал Попова и всю советскую труппу. После спектакля наши артисты зашли к нему за кулисы. Французский комик был очень тронут тем, как горячо принимали его выступление русские коллеги, и даже всплакнул.
«Я не выдержал и расцеловал его за все! Он замечательный комик!» — писал Олег. Так началось знакомство этих родственных по духу больших артистов.
На премьеру собрался цвет артистического и журналистского мира Парижа. Здесь были киноактер Жан Маре, кинорежиссер Рене Клер и директор «Комеди Франсэз» Пьер Декав, политические деятели, министры.
Огромная, отделенная от первых рядов партера арена создавала дополнительные трудности для всех артистов, в том числе и для Попова. «Велодром — полюшко-поле. Много теряем из-за расстояния. Но ничего не поделаешь, надо выходить!» —писал Олег.
И вот парижская премьера началась. Расстояние не помешало. С первого же номера был установлен тесный контакт со зрителем. Даже сдержанная аристократия поняла и оценила Попова, который легко и непринужденно вышел на манеж.
О первом выходе советского клоуна впоследствии писали так: «На дорожке от выхода появляется Олег Попов. Он еще ничего не сказал, ничего не сделал. Он только едва взглянул на присутствующих и улыбнулся. И уже, сдерживая дыхание, смешок прошел по амфитеатру и каждый почувствовал себя свободно и легко. В этой первой реакции исключительная прелесть этого артиста. Часто случается видеть, как клоуны напрасно изощряются, для того чтобы вызвать улыбку зрителей. Ничего подобного нет у Попова. Юмор — его природа. Полный жизни, веселости, естественности, он увлекает нас в сверкающий мир Юмора, причем мы даже не замечаем этого... Он не носит рыжего парика со спутанными волосами, ни носа грушей с волдырем на конце. Этот молодой человек — почти обыкновенный, только с некоторой склонностью к эксцентризму, огромным юмором и порядочной хитростью. После выступления акробатов в его глазах зажигается хитрый огонек: «А если я сам попробую?» И вот он уже лезет на проволоку, которая танцует под его тяжестью. Мы смеемся. Этот смех — насмешка над самонадеянным человеком, который хочет без труда овладеть трудным искусством. Но что же мы видим? Проволока постепенно успокаивается, и Попов исполняет на ней с необыкновенной легкостью невероятные трюки. Оказывается, он еще жонглер, воздушный эквилибрист, в общем, асс! Он провел нас. И мы смеемся снова. На этот раз над собой. Мы аплодируем, восхищаясь от всего сердца этим чудесным артистом».
Характерно, что почти во всех рецензиях французских и бельгийских газет помимо громких восхвалений «звезды— Олега Попова» подчеркивается глубокая человечность, гуманизм и проникновенность в его сценическом образе.
И бельгийские и французские зрители считают Попова наиболее ярким выразителем гуманистической линии советского цирка, так сказать, идейным и художественным лидером, соединяющим отдельные номера программы в большой цирковой спектакль о новом человеке. Этого человека еще никогда не видел западный зритель, и тем ярче реакция на него. «Попов— это чистый ребенок, удивляющий нас всем и прежде всего собой,— пишет журнал «Пари-матч».— Он вышел на манеж, произнес лишь одно исковерканное французское слово: «Боннежур» — и Париж был покорен им».
«Мальчишка, смешливый оптимист,— отзывается газета «Марсейез». У него есть что-то от Чаплина, что-то от Кида, что-то от Гавроша. И в то же время он несет нечто новое, чему нет названия». Газета не уловила главного — чисто русский характер игры Попова, воспитанника советской школы цирка.