Шестого марта Олег Попов, Василий Мозель и Анисим Савич были приглашены мадам Булесте, администратором театра «Амбигю», на репетицию Марселя Марсо, знаменитого французского мима. Марсо готовил новый спектакль, который он впоследствии показал в Москве. Узнав, что в зале находится советский клоун, Марсо крикнул:
— Если клоун Попов хочет сойти на сцену, мы будем счастливы его приветствовать!
Разговор их был короток.
— Я особенно рад вашему приезду в Париж,— сказал Марсо.— Вы самый большой клоун, которого я видел в своей жизни, и ваш успех в Париже — большая радость для всех нас, мимов.
— Не так много восхвалений! — воскликнул Олег.— Иначе я упаду!..
И действительно, в течение всех заграничных гастролей не было дня, чтобы уже с утра Попова не осаждали фото-, теле-, кино- и газетные репортеры и обозреватели. И серьезные статьи и рекламная шумиха в прессе привлекали к нему тысячи людей — искренних друзей, собирателей автографов и просто зевак. Каждое утро он знакомился с десятками восторженных статей о своем искусстве, а вечером каждый его выход и уход с манежа зал приветствовал ревом и грохотом оваций. Такой успех
редко кто завоевывал в Париже. Многих сбивала с толку
эта слава, человеческое легко могло померкнуть в ней. Но характер сценического героя Попова как бы слился воедино с душевными качествами самого артиста. Даже в минуты наибольшего триумфа Попов оставался простым, задушевным парнем, от которого «тяжелые снаряды» славы отлетали легко, как горошины. Жене о своем успехе он пишет так: «Когда идем по городу — прохода нет. Узнают, смеются. А в магазинах просто окружают кольцом и рассматривают, как в зоопарке».
Попова трогают искренность и большие чувства в людях. 9 апреля он побывал на не совсем обычном вечере. Знаменитая негритянская певица Жозефина Беккер навсегда покидала сцену. К ее громкой славе артистки а последнее время присоединилась слава человека большой души. Певица решила посвятить дальнейшую жизнь воспитанию семи усыновленных ею сирот, детей разных национальностей. На прощальном вечере артистку чествовали крупнейшие «звезды» Франции, а также гастролировавшие в Париже иностранные артисты.
От советского цирка был приглашен Олег Попов. В переполненном зале театра «Олимпия», где выступали поэты и композиторы, певцы и драматические актеры, до Попова очередь дошла только в два часа ночи. Для такого j случая он подготовил новый трюк. Поданный как < гвоздь программы», Олег с привычным для него блеском исполнил свой номер на проволоке, спрыгнул с нее, спустился в зал, где на почетном месте сидела знаменитая негритянка, достал из левого кармана пиджака большое алое бархатное сердце и под аплодисменты всего зала положил I его к ногам Жозефины Беккер.
Как и в Москве, все свободное от представления время Попов посвящает работе. В его тетради появляются новые идеи и темы для реприз. Он разрабатывает их и репетирует тут же, в номере гостиницы, хотя его отрывают ежеминутно. То приезжает корреспондент американской газеты, с недоверием относящийся ко всему советскому, в том числе и к успеху цирка; то звонит известный цирковед и писатель Тристан Реми и приглашает Попова приехать в книжный магазин, где объявлена продажа книги «Цирк Москвы» в присутствии советских артистов.
«Торговля у нас шла на лад»,— шутливо замечает после этой поездки Олег.
А в свободные минуты — экскурсии в Лувр, Версаль, на Монмартр и в Пантеон, где похоронены Вольтер, Гюго, Мирабо, Руссо, Марат...
Семнадцатое апреля. В окно гостиничного номера бьет дождь. «Последние дни в Париже. Как жалко с ним расставаться. Успех у нас большой. Аншлаги и аншлаги. Только что прошел последний спектакль. После него были в русском ресторане, ели соленые огурцы. Как вкусно! Сейчас нас ждет автобус на Марсель. Итак, в путь снова! Хочется домой!!!» — заключает парижские записи Попов.
Экспресс «Мистраль» приносит советских артистов на берег Средиземного моря, в Марсель. Десятидневные гастроли Московского цирка проходят во Дворце спорта. Зрители — рыбаки, докеры, рабочие Марселя — восторженно встречают советский цирк, и особенно Попова, такого близкого им, такого понятного, простого.
Марсельские газеты полны восторгов: «Его номер на проволоке можно назвать «Молодость на арене». После Попова мы с грустью смотрим на западных клоунов. Они не артистичны, вульгарны. Нам, по-видимому, остается познакомить их с русским фальклором» («Провансаль»); «Олег — поэт арены. Мальчишка пригорода. Впрочем, это так и есть. Ведь он выходец из народа. Он самый молодой из всей советской труппы и в то же время самый опытный. На его счету уже более полумиллиарда зрителей. Мы не удивимся, если этот счет возрастет до двух с половиной миллиардов. Гарантия этого — поразительная современность его актерской маски» («Марсейез»).
На одном из вечерних представлений были французские цирковые артисты. После спектакля советский клоун спросил их, какое впечатление производит его игра. «Первое — скромность актера,— был ответ.— Как это не вяжется с газетными заголовками типа «Олег Попов — звезда!» А второе — тонкость реприз. У нас в цирке это новинка. Расскажите нам о себе!» —просили они его. Французские коллеги хотели узнать правду из уст самого артиста, а не из газет, которые приписывали ему то страсть к авиации, объясняя этим создание его номера на проволоке, то страсть к медицине (!), которой он будто бы пожерт-
вовал ради цирка. Нелепы были также утверждения, что он является миллионером в своей стране. В этом сказывалась извечная буржуазная психология, согласно которой всякий успех расценивается прежде всего на деньги.
Выступлениями в Сент-Этьене и Лионе закончились гастроли во Франции.
Лондон встретил советских артистов утренней свежестью и дождем из лепестков роз. Тут же на перроне на Попова надевают огромную ленту с надписью: «Добро пожаловать!» Он — знаменитость, «звезда».
Оставив вещи в отеле «Роднэй», Попов сразу же поехал в зал «Харрингей-арена» (помещение, напоминающее наш Дворец спорта в Лужниках), где должны были проходить гастроли советского цирка. Зрительный зал поразил артистов своей величиной. Девять тысяч зрителей одновременно могли смотреть в нем спектакль. И, несмотря на это, билеты на представления советского цирка достать было трудно, более того — они стали предметом бешеной спекуляции, цены взлетели на 300—500 процентов.
Вот почему бывший цирковой артист Чарли Вильям обращается к Попову, как к товарищу и коллеге, с просьбой достать билет хотя бы на галерку. «Я беден,— писал он,— и купить билет у спекулянтов не в состоянии. Но не видеть Вас не могу!»
Разумеется, английскому артисту оказали помощь, но выполнить большинство подобных просьб было невозможно. Том Арнольд и Клем Батсон, подписавшие контракт только на двадцатидневные гастроли цирка в Лондоне, были огорчены своим просчетом.
«Лондон. 20 мая 1956 г. Сегодня мы начали свои гастроли с трех представлений. Народу полно. Смеются. За один день прошло тысяч двадцать пять человек. Газеты пестрят рецензиями о нас. Всех хвалят. Сейчас сижу у камина. 12 часов ночи. Тишина»,—читаем в дневнике Попова.
Все советские артисты с беспокойством ждали реакции газет. Особенно волновался Олег. Дело в том, что манеж «Харрингей-арена», не приспособленный для цирковых представлений, был так же отделен от первых рядов партера значительным пространством, как и манеж на парижском велодроме. Попову было трудно установить непосредственный контакт с аудиторией. Яркий свет про-