Позднее Попов ответил на этот вопрос так: «Артисты американского цирка производят хорошее впечатление. Они высокопрофессиональны и могут вполне считаться мастерами своего дела. Я видел интересных клоунов; правда, они выступают в несколько непривычной для нас старинной, гротескной, буффонадной манере. Хороша дрессировка различных животных. Позднее я узнал, что американские антрепренеры нередко платят артистам две тысячи долларов в неделю, стремясь, таким образом, купить лучшие трюки и лучших артистов Америки и Европы. Это порой рекордные, сенсационные, а чаще просто рискованные трюки, которые крикливо рекламируются. Мне странно было видеть этот ажиотаж. Ведь мы, советские артисты, как-то не привыкли расценивать свой труд по «стоимости» того или иного трюка. Для нас цирковое представление — единый спектакль, в котором должна быть цельная художественная идея, образность, целенаправленность, подобно драматическому спектаклю».
Что же происходит в американском цирке?
«Смотрите сами,— продолжал Попов.— На одной из арен кончается номер, а на другой он еще продолжается (в цирке «Ринглинг» выступление шло на трех аренах одновременно). Теряется ощущение начала и конца номера. Внимание зрителя разбрасывается. В результате он воспринимает только наиболее заметные трюки, и артист всячески стремится привлечь зрителя к своему номеру. Здесь уж ни о какой образной игре не может быть и речи. Зритель ее попросту не воспримет. Поэтому на первый план выступает пышное оформление. От обилия бутафории, крикливых красок рябит в глазах. Плохо обстоит
дело и с музыкой. Она не может соответствовать сразу трем выступлениям, разным по темпу и по характеру. Поэтому выступления идут сами по себе, а музыка играет сама по себе. Понятно, что в этих условиях она не является уже художественным средством».
Характеристика, данная Поповым американскому цирку, в какой-то мере объясняет повышенный интерес канадского зрителя к нашим гастролям.
В советском цирке зритель видел не безликий конвейер, а человека, прежде всего человека, сильного, ловкого, смелого, остроумного, романтичного.
Растущая популярность советского цирка заставила задуматься американских цирковых антрепренеров. В Монреале американский предприниматель М. Чалфен, поздравив Попова с успехом, заметил, что ему, видимо, придется отказаться от трех арен после гастролей Московского цирка и создать спектакль по типу нашего. «Что ж, доброе начало!» — ответил артист.
С хорошим чувством еще одной творческой победы покидали артисты Канаду.
Куба встретила москвичей вечерней жарой и столь же жаркими объятиями встречающих. «В аэропорте — масса людей,— записал Попов в своем дневнике.— Все пришли нас встречать, несмотря на большой праздник, который был в этот день. Прожектора осветили самолет, и выходящих артистов встретили бурные аплодисменты, совсем как на арене цирка. Оркестр исполнил кубинский и советский гимны, корреспонденты произвели свой бурный налет на нас. И вот мы едем в Гавану...».
На всем пути от аэродрома до города будущие зрители приветствовали московских артистов криками и улыбками. Чувствовалось, что они давно ждали приезда гостей. Это была демонстрация симпатии не только к артистам, но и ко всем советским людям на Кубе.
Была середина октября. В воздухе чувствовалось дыхание военной грозы. По всему было видно, что народ полон революционного энтузиазма, решимости защитить свои завоевания. Отель «Ривьера», где остановились советские артисты, до революции обслуживал только богатых американских туристов, приезжавших в это время года на морские купания в Гавану. Теперь в нем не услышишь
английскую речь. Зато здесь есть русские, чехи. В некогда тихих чопорных номерах звучат песни, а из огромных окон виден тот же океан, что и десять лет назад. Но, впрочем, и он другой. «На берегу перед отелем стоят зенитки,— записал Попов в дневнике.— И, как нарочно, погода вдруг испортилась: дождь, черные тучи и беспокойное море. Волны такие, что заливают проходящие по набережной автомашины».
Куба приветствовала советских гостей «Интернационалом». Его исполнил специально для наших артистов в день приезда оркестр Дворца спорта, где должны были проходить гастроли цирка. Музыка, песни вошли в жизнь Кубы тех дней как ритм вдохновения, беспокойного времени, которое переживала страна.
Случилось так, что канадское судно «Ист стар», которое везло на Кубу весь основной багаж труппы, реквизит и животных, не пришло к сроку. Не было его и в последующие дни. Артисты ничего не знали о судьбе багажа, а от него зависело начало гастролей. Все волновались. Поздним вечером 22 октября в Советском посольстве Попов услышал, что пароход пришел. Артисты собрались идти в порт. Выходя из посольства, все узнали, что по радио объявлено выступление президента Кеннеди...
В порту, у причала действительно стоял сильно потрепанный «Ист стар». Оказалось, что судно попало в Антлантике в шторм и на несколько суток потеряло управление. Только на пятые сутки ожесточенной борьбы с океаном судно вышло из шторма. Не вынесла качки и погибла собачка Попова Джонни, старый друг его и хороший артист.
Но в этот вечер все померкло перед тревожной новостью: США объявили о блокаде Кубы. Начались дни, полные напряжений и тревоги.
Страна походила на военный лагерь, все было приведено в состояние боевой готовности. Артисты порой чувствовали себя лишними на улицах Гаваны, где шли непрерывные военные учения, даже девушки и подростки учились владеть оружием.
В дневнике Олег писал: «Вокруг нас обстановка напряжения. Идет всеобуч. Все маршируют. А мы распаковываемся и не знаем, будем выступать или нет. Премьеру уже перенесли на четыре дня в связи с обстановкой».
Однако очень скоро артисты убедились, что их искусство нужно людям Кубы даже в эти трудные дни.
29 октября премьера состоялась. Дворец спорта Гаваны, вмещающий четырнадцать тысяч зрителей, был набит битком. Даже в проходах стояли солдаты в защитных комбинезонах, с автоматами за спиной. Все это была почти одна молодежь. В эти дни именно она была оплотом и надеждой Кубы.
Каждый номер наших артистов находил особый душевный отклик у этого зрителя. Громом аплодисментов встречали зрители прыгунов под руководством Владимира Довейко. Неповторимый его трюк — двойное сальто на ходулях в прыжке с подкидной доски — был встречен овацией всего зала. Восхищенными криками приветствовали темпераментные кубинцы группу дагестанских канатоходцев Цовкра. Особенное одобрение вызывало построение пирамиды на канате. Каждый из ее четырех участников занимал свое место, будучи подброшенным в воздух с трамплина. Успех имели воздушные гимнастки Бубновы и многие другие артисты.
В паузах на манеже появлялся Олег Попов. На протяжении спектакля он принимал то облик повара, то доктора, то уличного мальчишки и даже изображал восточного пашу. Зал с огромным вниманием следил за новой для него комической игрой. Зрителю не пришлссь долго разбирать ее язык. Красноречивый жест, выразительная мимика, слово, подкрепленное действием артиста,— все это было понятно каждому, и уже во второй репризе Попова встретили, как старого знакомого. Но при всей увлеченности непосредственных кубинцев спектаклем чувствовалось, что они не забывают об обстановке. В зал все время входили новые солдаты и выходили те, кого долг звал в свой отряд. Это настроение особенно сказалось во время репризы с подкидной доской. Перед тем как Попов должен был совершить свой пародийный прыжок, в оркестре раздалась барабанная дробь. И здесь случилось неожиданное... Весь зал, как один, встал, и с оружием в руках зрители бросились к выходам. Они решили, что это сигнал боевой тревоги...
Но высадка интервентов не произошла. Победила воля к миру, так решительно проявленная Кубой и Советским
Союзом. Исчезли корабли американского военного флота,