Повел он речь плавно и рассудительно. Напомнил, что рязанские князья - из Рюриковичей, что они ничуть не уступают по родовитости московским (краем глаза заметил - Павел Соробич одобрительно трясет бородой, однако, сам князь насторожен), что Рязанское княжество древнее Московского, что рязанские воины прославлены в былинах и в древних повестях о них сказано:
"Удальцы и резвецы, узорочье и воспитание рязанское!" Невзирая на настороженность князя, Иван Мирославич уже и в раж вошел, говоря, что не им ли, боярам великого рязанского князя Ольга Ивановича, множить славу наших предков, не им ли держать честь рязанского князя на должной высоте и не им ли оберегать его достоинство...И не успел он перевести дух, как вдруг увидел: князь, сам князь, побледнев, тычет в него пальцем и говорит: "Что ты нам тут кукарекаешь! Не потерять бы нам голову с твоим кукареканьем... Читай, Епифаша, грамоту..."
Приняв из рук дьяка грамоту, Епифан Кореев стал читать её негромко, местами и торопливо, особенно в тех местах, где честь рязанского князя унижалась.
- По благословению отца нашего Киприана, митрополита всея Руси, старший брат, великий князь Дмитрий Иванович, и брат твой, князь Владимир Андреевич, целуйте мне крест, своему младшему брату, великому князю Олегу Ивановичу... Я буду твоим младшим братом... А договор с Литвой великому князю Олегу расторгнуть. И если будет великий князь Дмитрий Иванович и его брат, князь Владимир, в мире с Литвою, то и великий князь Олег будет с Литвою в мире. И если великий князь Дмитрий и князь Владимир будет с Литвою в раздоре, великому князю Олегу быть с великим князем Дмитрием и с князем Владимиром в союзе против Литвы.
А если великому князю Дмитрию и его брату князю Владимиру с татарами будет мир или нужно будет платить дань, то и великому князю Олегу будет с татарами мир или платить дань вместе с великим князем Дмитрием. А будет размирье с татарами, великому князю Дмитрию и брату его князю Владимиру, великому князю Олегу быть в союзе с великим князем Дмитрием и его братом против татар и биться с ними...
Пока Епифан читал грамоту, Иван Мирославич взмок. Во время оглашения особенно унизительных для рязанцев мест он издавал звук, похожий на стон. Когда Епифан умолк, то было лишь слышно, как тяжело, с сипом, дышал Павел Соробич.
- Печать! - повелел Олег Иванович.
Слуги поставили на стол медный ларец с печатью, глиняный сосуд с сургучом. Запахло смолой... Дьяк, помолясь, скрепил коричневой печатью великого рязанского князя договорную грамоту. Тут Иван Мирославич встал, поклонился Олегу Ивановичу.
- Желаю тебе, княже, - сказал отчетливо, громко, не скрывая горчайшей иронии, - быть самым-самым примерным подручником Дмитрея Московского...
Бросил ещё два коротких поклонца вправо и влево думцам и, выставя вперед иссиня-черную бороду, вышел. Едухан рыпнулся было за ним, но Олег Иванович жестом руки задержал его:
- Не тщись! Пущай покобенится! Ишь, гордыню-то напустил...
Думцы таращились на князя - прежде он ещё ни разу не изъявлял неприязни к своему зятю...
Чуть до беды не дошло. Возвратясь домой, Иван Мирославич сгоряча объявил, что поедет в Сарай проситься к Тохтамышу-хану под руку. Во время недавнего пребывания Ивана Мирославича в Сарае хан обошелся с ним ласково. Полушутя спросил: "А что, Салахмир, не думаешь ли ты возвратиться в Сарай?". Иван Мирославич ответил так же полушутя: "Разве лишь сделаешь меня правой рукой..."
На что Тохтамыш серьезно ответил: "Сарай теперь не тот, каким ты его оставил. Раздоров нет. Подо мной - не только Золотая Орда, но и Синяя". И то была правда. Иван Мирославич и сам видел: в городе воцарились после тридцатилетней смуты мир и спокойствие. Зашумели базары. Отовсюду потянулись сюда караваны верблюдов с купеческими товарами. Все жители, от ремесленника до знатного вельможи, уставшие от междоусобиц и войн, благодарили Аллаха за то, что он ниспослал им такого царя, как Тохтамыш.
Иван Мирославич тогда даже и помыслить не мог о возвращении в Золотую Орду. А теперь, после того, как князь грубо оборвал его на думе, не дав ему даже закончить речь, ещё в возке, возвращаясь домой, твердил себе: "Убуду в Сарай... И ты, тесть, ещё пожалеешь..."
Но оказалось, убыть из Переяславля было не так-то просто. Встала на дыбошки Анастасия. Она и слышать не хотела об отъезде из родимой земли. Да что там Анастасия! Слуги, а они в большинстве были татары, и те пригорюнились. Ибо все они оженились в Переяславле, обзавелись семьями, обросли хозяйством. Для их детей родиной была не Орда, а Рязанская земля. Один за другим стали наведываться к Ивану Мирославичу бояре, убеждать его не делать сгоряча неосмотрительных поступков. Перебывали у него и Едухан, и Таптыка, и Благоденя, и Глеб Логвинов, и Софоний Алтыкулачевич, и Ковыла Вислый... Даже, по поручению князя, начальник его охраны Каркадын. Иван Мирославич понемногу остывал, но в княжой двор не ездил.
В один из ясных морозных дней приехал к Ивану Мирославичу сам князь. Уединились в одной из палат. Хозяин был во всем татарском: кафтан, сапоги, шапочка...
- Вот что, зять, - сказал Олег Иванович. - Немного подурил и хватит. Завтра будь во дворце. А на меня на обижайся. Я узнал, что ты в мой отъезд пытался кое-кого из бояр подбить на свою сторону, вот я и рассердился на тебя. Каюсь - погорячился...
Олег Иванович виновато смотрел на зятя. Пока Иван Мирославич "дурил", не являлся на думу - князь в его отсутствие ощутил неполноту своей думы; ему просто-напросто не доставало этого надежного умного сподвижника. Мало того, уйдя в Орду, Иван Мирославич увел бы с собой пусть не всех, но изрядную часть татарских воинов, столь надежно служивших Олегу. Допускать такое было нельзя.
С присущим ему прямодушием Иван Мирославич ответил, что тошно ему видеть рязанского князя подручником Москвы. На это князь возразил: тошно не тошно, а потерпеть придется, не приспело ещё время отмахиваться. Куликово поле показало, как сильна Москва, да и сам царь Тохтамыш уважил московского князя ярлыком на великое княжение Владимирское, хотя на тот же самый ярлык рассчитывал и тверской князь Михаил.
- Но Тохтамыш и тебе дал великое княжение Рязанское! - сказал Иван Мирославич, сочтя нелишним напомнить своему князю о том, что он ровня московскому князю.
- Вот потому и потерпим. Дождемся доброго часа. Не подумай, что грамота, скрепленная моей печатью, сделала меня навечно подручником московского князя.
Иван Мирославич широко и мягко заулыбался.
На другой день думские бояре имели удовольствие и радость видеть в своем кругу Ивана Мирославича на его обычном месте - ближним к князю.
Глава третья
Прерванная соколиная охота
Ничто, казалось, не предвещало грозы летом 1382 года. Тишина. Переяславль Рязанский не беспокоили ни с какой стороны: Москва по заключении мирного договора не угрожала; со стороны Литвы также не было никаких претензий к Рязани; прочно севший в Сарае после победы над Мамаем Тохтамыш и вовсе не имел никаких причин выказывать Олегу Ивановичу неуважение: он сполна и вовремя уплатил дань.
Правда, некий тревожный знак ещё ранней весной подало само небо, на котором, в восточной части, был замечен хвостатый огненный столп. Знамение возбудило в народе пугающие предположения, но вскоре о нем забыли. Но вот в августе в Переяславль проник слушок: хан Тохтамыш-де осержен на Дмитрия Московского за то, что тот, получив ярлык на великое княжение Владимирское, откупается лишь дарами, но отнюдь не данью.
Верь-не верь, а к сведению прими. Успех на Дону, видно, вскружил голову Дмитрию, и он уже почел себя свободным от уплаты дани Орде, ограничиваясь лишь внешними знаками подчиненности новому великому хану. Чем это кончится? Бог весть...
В канун яблочного Спаса, приняв предложение Едухана потешиться соколиной охотой в его вотчине, Олег Иванович с малым числом бояр (большинство в это летнее праздничное время находилось в своих имениях) приехал в Храпово. В день Спаса крестьяне всем миром гуляли на лугу, уставя длинные столы бочонками с хмельным медом и деревянными тарелями со снедью. Они пели и плясали, а Едухан угощал гостей в саду. В этот час благодушной застольной беседы из Переяславля прискакал окольничий Юрий с вестью: на Волге, от града Булгар до Сарая, ордынцы по приказу Тохтамыша хватают купцов-христиан и убивают их. Захваченные суда с товарами сплавляют вниз, в Сарай. Двое рязанцев сумели спастись бегством - они-то и привезли весть...