Кто такой господин Брусницын я знал и в первой своей жизни, без подробностей конечно.
Опасаясь застрять на какой-нибудь почтовой станции на бескрайних просторах Сибири, что было очень даже возможным, Иван Васильевич высылал вперед гонцов для обеспечения нашего проезда и перед Колыввнью этим делом ему пришлось заняться лично.
Вот таким образом он и столкнулся с господином рудознатцем, который вдрызг разругался со станционным смотрителем, который почему-то уже неделю принципиально не давал ему лошадей.
Иван Васильевич решил вмешаться и был ошарашен зашкаливающей наглостью смотрителя.
Угроза физической расправы быстро сбила спесь и наглость со всесильного властелина почтовой станции и растроганный неожиданной помощью Лев Иванович разоткровенничался с моим помощником, который сразу же решил, что господину рудознатцу необходимо познакомиться со мной.
Я не только знал, кто такой Лев Иванович, но и видел памятник установленный ему в Березовском и был потрясен сходством.
Передо мной сидел очень худой безмерно уставший человек, намного старше своих календарных пятидесяти, с потухшими бесцветными глазами. Но стоило мне спросить его об успехах сыновей, как он преобразился, глаза заблестели и сразу исчезла усталость.
Разговор незаметно перешел на российскую золотодобычу и я неожиданно рассказал Льву Ивановичу о найденном мною золоте Аляски и организации его добычи.
Выслушав меня, господин рудознатец достал чертежи своей промывочной машины и мы целых два часа разбирали её устройство. Лев Иванович тут же внес какие-то изменения в предлагаемую конструкцию.
Расставаясь, я посоветовал рудознатцу еще раз подать прошение об отставке. Он понял мою мысль и прямо спросил меня:
— Вы, ваша светлость, полагаете, что ваше ходатайство может поспособствовать?
— Обещать не буду, но поручу своим людям попробовать, — лишний раз обнадеживать старика совершенно не стоит, а вдруг ничего не получится. Наш Государь в своих решениях на самом деле бывает иногда не предсказуем.
Homo proponit, sed Deus disponit — человек предполагает, а Бог устраивает. В справедливости этого изречения мне пришлось убедится на своем опыте за наше сибирское путешествие.
Как мы не пытались составить хоть какую конкуренцию фельдъегерям Российской империи, но в Иркутске оказались только в конце последнего летнего месяца.
Двадцатого августа мы подъезжали к переправе через реку Бирюса, за которой начиналась Иркутская губерния.
Я уже очень устал от наверное нескончаемой сибирской дороги и решил отдохнуть в дилижансе. Подремав часок, я почувствовал себя намного лучше и решил дальше опять ехать верхом.
Когда я вышел из дилижанса, то не смог удержаться возглас восхищения от открывшейся картины. Дорога, по которой мы ехали, преобразилась. Передо мной было просто широчайшее шоссе и его ширина шестнадцать метров.
Примерно треть, а точнее ровно шесть метров, покрыты хорошо насыпанной качественной щебенкой, затем два метра ровного хорошо укатанной более мелкой щебенки с песком, еще шесть метров, но уже с каким-то твердым покрытием и заканчивается всё это еще двумя метрами щебня с песком.
Подошедший Иван Васильевич прокомментировал открывшуюся нам картину.
— Надо полагать, что мы в паре верст от реки Бирюса, — Ян писал, что для демонстрации властям Енисейской губернии и Канского округа, составной части губернии, перед мостом через реку Бирюсу, построено две версты новой дороги, как образец итого как и что надо строить.
По мнению общему братьев Петровых и Яна Карловича надо сразу строить дорогу с твердым покрытием с полосами по шириной по три метра в каждую сторону, двухметровыми широкими обочинами и параллельно идущим полотном будущей однопутной железной дороги.
Вот в начале этого демонстрационного участка мы и стояли. Господа инженеры тоже поняли что они лицезреют, ногами и руками изучая это дорожное чудо.
Я как они не удержался и сделал то же самое. Оно собственно того стояло.
Твердое покрытие было деревянным. Одинаковые на взгляд шестигранники были тщательно подобраны и состыкованы, стыки между ними были чем-то разиты, это был скорее всего битум.
Пятнадцать лет назад русский инженер Василий Петрович Гурьев предложил строить так называемые торцевые дороги. И в Петербурге вскоре появились первые улицы замощенные по этой технологии. В моей прошлой истории эта технология широко использовалась до второй половины 20-го века. Например в Питере в 17-ому году большинство мостовых были именно такими. В Европе это покрытие так же широко использовалось.