Иногда он появлялся прямо в день забега, бывало, так поздно, что я уже терял надежду и чувствовал себя подавленным, но к старту он поспевал всегда. Например, в Будапеште, на ещё одном огромном стадионе, бегунов на 1500 метров уже вызывали, и вдруг я вижу, как мой седовласый добрый ангел вырывается от полицейского и прыгает через перила прямо к дорожке. Потом он сказал мне: «Последние десять миль я шёл пешком». Тут два полицейских добрались–таки до него; поднялась суматоха, спортивные представители, переводчики и я пытались объяснить, кто он такой, и под конец всё уладилось.
Руководителям нашей сборной всё это не нравилось, они не признавали Сэма, даже предупредили меня: если он будет ездить за мной по всей Европе, меня больше не включат в сборную. В Париже он сцепился с Брейди, а потом с Роном Вейном в Уайт — Сити. Брейди заявил: «Они не ваши и не мои. Они сами себе хозяева». Брейди сказал: «Пока они бегают за Великобританию, их тренер — я». А Сэм ответил: «Я и не пытаюсь тренировать парня. Разве здравомыслящий человек станет тренировать бегуна за полчаса до старта? Я просто хочу его поддержать».
Неудивительно, что официальные лица, с их напыщенными буржуазными манерами, ненавидели его. Он приводил их в замешательство, сразу находил общий язык со спортсменами, а они так не могли. Что касается Джека Брейди, тут, конечно, шла речь о зонах влияния… К тому же они находились в совершенно разных положениях. Джек — хороший, солидный, слегка примитивный и ортодоксальный тренер — занимал официальное положение. А Сэм был человек без статуса, так, сбоку припёка. Джек добивался своего в поте лица, а Сэма, я думаю, вела интуиция. Джек мог ночи напролёт говорить о физиологии, изометрии и изотонике, о кардиореспираторной годности — он как следует подзубрил всё это в специальной школе. Сэм же никогда не переступал её порога; его высказывания — смесь оригинальности и вздора, не всегда обдуманные, нередко блестящие — неизменно возбуждали интерес у слушателей, по крайней мере на первых порах. Не знаю, кто из них лучший тренер. С тем же успехом можно сравнивать воду и огонь. И у того, и у другого были достойные ученики. Отражение себя в других — это и есть тренерская работа.
Конец года — это была фантастика. Мы разъезжали по всей Европе, по всем местам, о которых я знал лишь понаслышке, но даже не в этом дело: везде я выигрывал. О Лейпциге я уже не вспоминал и к концу сезона стал первым бегуном Великобритании; казалось, я обгоню кого угодно в мире, лишь бы Сэм был рядом. За время между Лейпцигом и последним стартом в октябре я проиграл всего два раза: Варгашу, когда действительно был не готов после травмы, и в Швеции — там в каком–то скромном соревновании уступил австралийцу Макколлу.
Бег стал для меня всем в жизни; я жил от забега к забегу, да и тренировки уже не казались такими тяжёлыми, как вначале.
Мне были нужны эти забеги, они мне давали неповторимое чувство — чувство силы во мне. Бежишь вместе с остальными, а про себя усмехаешься: ничего, подождите, сейчас я рвану. И вот оно — ты вырываешься вперёд, будто летишь, ветер хлещет в лицо и знаешь — им тебя не достать. А иногда прямо в дрожь бросало — вдруг достанут? Когда слух улавливал, что они приближаются, приходилось преодолевать этот чёртов болевой барьер, тогда открывалось второе дыхание.
В августе в Уайт — Сити, в матче с поляками, я показал 3.57,8 только потому, что услышал, как он меня догоняет, этот Воланский, а когда порвал ленточку, так и хотел свалиться на траву, но уголком глаза увидел Сэма и не посмел.
Теперь только и было разговоров что о долях секунд, результатах забегов, времени на каждом круге; даже если речь идёт не о тебе, волнуешься при мысли о других: кто какое время показал в Швеции, или в России, или в Калифорнии… Голова была забита этими цифрами. Бегал ли я, разминался, вёл машину или лежал ночью без сна — они вертелись в голове, пока не начинало казаться, что я схожу с ума. Но Сэм меня поражал — он мог до забега почти точно предсказать, как пойдёт бег на каждом круге, так что я уже знал, чего ждать. Часто он кричал мне, когда я пробегал мимо, скажем: «58,2!» — или что–то в этом роде, чтобы я наладил бег.
Он продумывал абсолютно всё. Когда я вернулся из Лейпцига, он вывел меня на дорожку и стал показывать, как нужно предвидеть, что меня хотят зацепить шипами или толкнуть локтём, как дать сдачи и куда — лучше в бедро, — чтобы сбить противника с ритма. Что делать, если тебя блокируют. Всё это было очень полезно; ведь на больших соревнованиях чего только не бывает! Сэм говорил: «Всё это вообще–то недостойно настоящего спортсмена, но ведь надо уметь себя защитить. Этому я тебя и учу — самозащите».