Это уже не был ее полдень, а лишь мягкий, отраженный свет, которого могло хватить еще на целые столетия. Непрекращающиеся войны раздирали греческие племена, в сумерки погружались самые могущественные державы, меч Александра перепахивал Восток, взмывали ввысь римские орлы, а Олимпия неустанно домогалась мира для проведения своего праздника полнолуния. Как восхитительно было вдохнуть тишину земли Элиды, в то время когда весь мир жил, освещенный кровавым заревом войны! Две недели ничем не омраченной жизни давали яркое представление о том, что мир не потерял бы своего очарования, если бы люди перестали помышлять о взаимном уничтожении. Иногда Олимпия превращалась в подлинную Лигу Наций, подлинную, потому что вместо лицемерных дипломатов и скрытого церемониала совещаний, она располагала совестью целых государств, представленных тысячами людей самых разных состояний. В начале Пелопоннесской войны посольство из Митилены выступило на Олимпиаде с обвинением против тирании Афин и потребовало предоставления автономии; Горгий, известный софист, вскрыл предательские сношения Спарты с персидским царем; бесчисленные договоры, союзы, декреты о свободе были впервые провозглашены и выбиты именно здесь, на каменных плитах. Через Олимпию пролегал кратчайший путь к человеческому пониманию и памяти; тут встречались крупные личности и незначительные фигуры, люди заурядные и выдающиеся, многие цари и римские цезари оставили здесь свой неизгладимый след.
Согласно греческой хронологии, первая Олимпиада состоялась в 776 году до нашей эры, последняя же - двести девяносто третья - в 393 году нашей эры. Тысяча сто семьдесят лет жизни для человеческих институтов - беспрецедентный срок! Ни одному народу не хватит дыхания на то, чтобы совершить столь долгий путь. Но в преклонных летах Олимпия, по обычаю всех старцев, еще добавляла себе годы, и сохранился диск с надписью, определяющей век игр в двадцать столетий. Эта бабушка греческого спорта превосходила всех своей жизнеспособностью. Мир, родившийся одновременно с нею, обратился в руины. Дороги, по которым теперь шли пилигримы, пролегали среди развалин и городов, от которых сохранились только имена, по обезлюдевшим землям. В самой Олимпии было много утрат - ценнейшие изваяния исчезли, многие алтари угасли, словно смерть коснулась даже небес. Эллинская кровь, распыленная по трем континентам, редко пульсировала в жилах атлетов. У последнего из запомнившихся победителей не было уже ни капли ее, ни единой капли той благородной влаги, которая ранее не терпела ни малейшей примеси, чистоту которой исследовали с робкой, суеверной добросовестностью. Этим последним был армянский князь Вараздат, из рода Арсасидов, который в 385 году удостоился венка за победу в кулачном бою. Он не только не являлся греком, но принадлежал к роду, составлявшему некогда часть Персидского царства, и, возможно, кто-нибудь из его предков, захваченный греками под Саламином или Платеями, находился среди пленников, стерегущих лошадей в дни великой семьдесят шестой Олимпиады.
Трудно себе представить, как выглядели игры в эти последние годы, и все-таки они не могли быть чем-то достойным пренебрежения, если владетельные князья принимали в них участие. Олимпиада не погибла естественной смертью. В 393 году указ римского императора Феодосия I упразднил этот языческий праздник. Вероятно, этот декрет зачитали во время игр. И кто-то из высших сановников христианского императора, стоя на террасе сокровищниц, призвал собравшихся разъехаться по домам, атлетов же - прикрыть свою наготу. Сопровождали его, несомненно, монахи, которые по примеру святого Пахомия выступали против гимнасиев, бань, чистоты тела. Они отобрали у жрецов ключи от храмов, чтобы разбить изваяния богов и предать их огню. Двумя годами позже вождь готтов Аларих, отступая перед византийским полководцем Стилихоном, укрылся в лесу, на горе Фолоэ, как раз напротив Олимпии. Орды варваров бродили по долине, поили лошадей в Алфее, обшаривали мертвые постройки в поисках сокровищ. Во всей округе не оказалось ни единой живой души.
Человек с трудом покидает места, которые ему слишком долго служили. В пятом веке Олимпия снова ожила. Деревня, извечная обитель человека, неподатливая на перевороты, дикорастущая, как сорняк, возникла здесь в жалких мазанках, сложенных из обломков камня, которые оказались под рукой. Крестьяне пахали землю и занимались сбором винограда, произраставшего на склонах холмов. Мастерскую Фидия, громадное кирпичное здание, в котором афинский ваятель выполнил своего Зевса, превратили в византийский храм, с тремя нефами, с абсидой, пристроенной к восточной стене. Герайон, сокровищницы, гимнасий, палестра, храм Зевса и десятки других строений еще доживали свой век. Их использовали при постройке крепости во времена, когда вандалы опустошали западные берега Греции.
Но шли уже новые люди. Они шли той самой дорогой, по какой некогда прибыли сюда жители элидской земли, дорогой любого исторического движения, с севера на юг, преодолев узкое море, отделяющее Пелопоннес от Центральной Греции. На этот раз то были славяне. Греческая речь умолкла, и за горами и селениями утвердились названия, которые не чужды и нашему языку. Пришельцы явились, однако, в недобрый час. Пелопоннес дважды в течение шестого века сотрясался в невероятных спазмах, как бы не желая принять чужаков. От Олимпии не осталось камня на камне. Что не рухнуло во время землетрясения, то засыпали холмы, которые сдвинулись со своих мест. Наконец, Алфей и Кладей, изменив свои русла от непрерывных наводнений, накрыли руины плотным четырехметровым слоем песка.
Абсолютное запустение воцарилось в этих краях. Долины и холмы поросли густыми лесами. Поила их влагой божественная река, принося в своем неутомимом течении прохладу аркадийских ущелий. Вернулся сюда изгнанный некогда бобер и поселился у самого Алфея, как во времена свайных построек первобытного человека. Бесчисленные луны меняли свои очертания, и взгляд человека уже не сверял по ним свою жизнь. Иногда кто-нибудь из отдаленных поселений, расположенных за холмами, преследуя зверя, блуждал среди миртовых кустов и сосен; возвращаясь к своим, он не умел поведать, где был, - у этих сторон не было названия.
В 1875 году из-под лопат немецких археологов проступили на свет руины Олимпии. Раскопки продолжались шесть лет. Остатки священного округа покоились в глубине разгребаемой земли, серовато-белесые, размельченные, как кости на дне разрытой могилы. Но дух, погребенный вместе с ними на протяжении пятнадцати столетий, был жив. Раскопки Олимпии явились сигналом к возрождению самих игр. Первые попытки в этом направлении, соответствовавшие начальным минутам раскопок, были сделаны в Афинах, они оказались робкими и трудными, как некогда зачатки самой Олимпии. Однако в 1896 году успешно провели первую Олимпиаду нового времени. Дух греческой агонистики начал свою вторую жизнь, чтобы и в ней повторить все достоинства и просчеты прежней.