— Нѣтъ, она не можетъ, — отвѣчалъ мистеръ Бембль. — Но время отъ времени она будетъ приходить и навѣщать тебя.
Нельзя сказать, чтобы это было большимъ утѣшеніемъ для ребенка, который, не смотря на юный возрастъ свой, сумѣлъ притвориться и показать, что огорченъ уходомъ отсюда. Да мальчику и не трудно было вызвать слезы на свои глаза. Голодъ и недавно пережитое наказаніе прекрасные пособники для всякаго, кто хочетъ плакать, а потому плачъ Оливера казался вполнѣ естественнымъ. Мистриссъ Меннъ надавала ему тысячу поцѣлуевъ и, что было несравненно больше по душѣ Оливеру, дала ему кусокъ хлѣба съ масломъ, чтобы онъ не проголодался по дорогѣ къ дому призрѣнія. Съ ломтемъ хлѣба въ рукѣ и въ форменной коричневой фуражкѣ на головѣ вышелъ Оливеръ вмѣстѣ съ мистеромъ Бемблемъ изъ скорбнаго дома, гдѣ ни единое доброе слово, ни единый ласковый взглядъ ни разу не освѣтили его тяжелаго, подернутаго туманомъ дѣтства. А между тѣмъ, когда ворота коттэджа закрылись за нимъ, ему на душу легло тяжелое дѣтское горе. Какъ ни были озлоблены маленькіе товарищи, оставшіеся позади него, они были единственными друзьями его; онъ почувствовалъ себя вдругъ совсѣмъ одинокимъ среди окружающаго его міра и это тяжело отразилось на его сердцѣ.
Мистеръ Бембль шелъ впередъ большими шагами, а маленькій Оливеръ, крѣпко уцѣпившись за рукавъ его, обшитый золотымъ галуномъ, семенилъ ножками рядомъ съ нимъ, спрашивая черезъ каждую четверть мили «близко ли уже?» На эти вопросы мистеръ Бембль отвѣчалъ коротко и рѣзко. Мимолетное привѣтливое расположеніе духа, пробудившееся въ немъ подъ вліяніемъ джина съ водой, испарилось за это время окончательно и онъ снова превратился въ приходскаго сторожа.
Оливеръ не успѣлъ пробыть и четверти часа въ стѣнахъ дома призрѣнія и покончить за это время второй ломоть хлѣба, когда мистеръ Бембль, передавшій его на попеченіе какой-то старухи, снова вернулся назадъ и объявилъ, что сегодня вечеромъ назначено засѣданіе комитета, который приказываетъ ему явиться туда немедленно.
Не имѣя яснаго понятія о томъ, что такое комитетъ, Оливеръ былъ очень пораженъ этимъ извѣщеніемъ и не зналъ совершенно, что ему дѣлать, — плакать или смѣяться. Ему не дали времени хорошенько подумать объ этомъ обстоятельствѣ; мистеръ Бембль, чтобы привести его въ себя, слегка ударилъ его по головѣ тростью, а затѣмъ по спинѣ, чтобы онъ двигался живѣе, послѣ чего приказалъ ему слѣдовать за собою и повелъ его въ большую, выкрашенную бѣлымъ комнату, гдѣ кругомъ стола возсѣдали восемь или десять тучныхъ джентльменовъ.
— Поклонись комитету, — сказалъ Бембль. Оливеръ вытеръ двѣ, три слезы, отуманившія его глаза, но не разсмотрѣлъ комитета, а увидѣлъ только столъ, которому и отвѣсилъ свой поклонъ.
— Какъ тебя зовутъ, мальчикъ? — спросилъ джентльменъ, сидѣвшій на высокомъ стулѣ.
Оливеръ испугался при видѣ столькихъ джентльменовъ и задрожалъ всѣмъ тѣломъ; приходской сторожъ далъ ему сзади шлепка, отчего онъ снова заплакалъ. Это было причиной того, что онъ отвѣчалъ едва слышнымъ, дрожащимъ голосомъ. Джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ назвалъ его за это дуракомъ. Такое обращеніе было, конечно, наилучшимъ способомъ, чтобы поднять духъ Оливера и заставить его чувствовать себя привольно.
— Мальчикъ, — сказалъ джентльменъ на высокомъ стулѣ, - слушай меня. Тебѣ, конечно, извѣстно, что ты сирота?
— Что это значитъ, сэръ? — спросилъ бѣдный Оливеръ.
— Нѣтъ, онъ совсѣмъ идіотъ…. такъ я и думалъ, — сказалъ джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ.
— Позвольте! — сказалъ джентльменъ, который говорилъ первымъ;- извѣстно ли тебѣ, что у тебя нѣтъ ни отца, ни матери и что тебя воспиталъ приходъ? Знаешь ты это?
— Да, сэръ! — отвѣчалъ Оливеръ, заливаясь горькими слезами.
— Чего ты такъ плачешь? — удивился джентльменъ въ бѣломъ жилетѣ. — Да, дѣйствительно, странно! Изъ-за чего было плакать этому мальчику?
— Надѣюсь, ты каждый вечеръ читаешь свои молитвы, — спросилъ сурово еще одинъ джентльменъ, — и, какъ подобаетъ христіанину, молишься за тѣхъ, кто кормитъ тебя и заботится о тебѣ.
— Да, сэръ! — запинаясь отвѣчалъ мальчикъ.
Джентльменъ, говорившій послѣднимъ, былъ правъ, самъ несознавая этого. Оливеру надо было, дѣйствительно, быть настоящимъ христіаниномъ, необыкновенно добрымъ христіаниномъ, чтобы молиться за тѣхъ, которые кормили его и заботились о немъ. Но онъ не молился, потому что никто не училъ его этому.
— Прекрасно! Тебя привели сюда, чтобы воспитать тебя и научить какому нибудь ремеслу, — сказалъ краснощекій джентльменъ на высокомъ стулѣ.
— Съ завтрашняго дня ты будешь щипать пеньку, начиная съ шести часовъ утра, — продолжалъ тотъ, который былъ въ бѣломъ жилетѣ.