— Мирддин? — еле слышно спросила она.
— Все в порядке, — ответил слуга. — Иди, со мной ничего не случится. Наш новый друг мне поможет. Или, — он усмехнулся. — я ему помогу.
Нескладный ребенок в сером, богато убранном платье тенью двинулся по коридору. Голова Амброзия Аврелиана постепенно переставала гудеть.
— Спасибо, — наконец-то решился центурион. — Вы подоспели вовремя… Но не вздумай в следующий раз это делать.
Мерлин скривился и прижал грязный платок к порезу. Кровь еще текла из уха, но становилась темнее и гуще.
— Скоро перестанет, — ответил он. — И я же говорил, знатный господин. Лодегранс до дрожи боится меня.
— Так боится, что чуть тебя не убил. Не лезь на рожон. Тебе девятнадцать, но ты не похож на воина.
Мерлин молчал. Оба знали, что из человека, который боится, может вырасти враг куда подлей и опасней, чем обычный убийца.
— У тебя доброе сердце, если ты оберегаешь дочь Вортигерна.
— Мы с ней похожи.
— Она тоже друид?
Мерлин прищурил глаза.
— Я не друид, господин. Но иногда я знаю, что будет. Вижу, что у кого-то дурная судьба. Будущее не раскрытая книга. Оно прядется, как нитка у пряхи — из карканья ворона, запаха дыма, комьев влажной земли и жидкого меда. Можно походя дунуть на нитку — и она тут же порвется, ведь судьба — та еще гулящая девка, Аврелиан.
Эту мысль Амброзий горячо поддержал.
— Вортигерн знает об этом?
— Да. Хенгист с Хорсой рассказали ему, когда отдавали меня. К его чести, он ни разу не просил меня… погадать, — в его голосе центурион услышал намек на презрение. Должно быть, император Повиса знал, что его дочь не такая, как все. Рискованный ход — разрешить своей дочери дружбу с рабом.
— Почему она звала тебя так? Почему отгоняла сакса камбрийской речью?
Мерлин изобразил удивление.
— Я говорил тебе, господин. Мирддином назвала меня мать. Моргауза знает об этом, я обучил ее языку своей родины.
— Я не об этом.
Мерлин кивнул.
— Я знаю, господин. Я не воин, как ты заметил. Я немощен и во мне мало силы, ветер шатает меня на открытой дороге. Когда я был мал, я мог расстаться с жизнью каждую зиму, поэтому мать и звала меня так — «Эмрис», бессмертный. Думала, это прозвище защитит меня. Говорила, это придаст мне силы отца, она назвала меня его именем. Теперь Моргауза думает так же. Но откуда ты-то знаешь камбрийскую речь?
«Ты называешь себя словом латинцев, — звонкий голос говорил сбивчиво и небыстро, будто подбирая слова. — Зачем, если ты никогда не бывал там?»
Она говорила на ломанной смеси латыни и бриттского, но Амброзий прекрасно ее понимал.
«Я и здесь не бывал прежде. Не принадлежу ни Риму, ни здешнему миру, но нельзя же человеку жить без имени, верно? Может тогда увезти тебя на мою родину, в Галлию?»
Она смеялась, и дикий шалфей лепестками опадал с ее пышных волос. Он тоже смеялся, помня, что до Галлии не только долгие недели пути, но и годы.
«Тебе не нравится мое имя?»
Она откинулась на мягкие травы и потянулась, как кошка.
«Нравится, — сказала она. — Красивое, сильное. Ты говоришь, амброзию пили забытые римские боги. У нас есть такое же имя, ты бы звался короче. Эмрис. Хочешь, я могу звать тебя так.»
— Господин?
Центурион будто вынырнул из смутного сна. Слишком много бессмысленных совпадений, глупо вновь отрицать то, о чем он навязчиво думал последние дни.
— Довелось побывать там. Но это было слишком давно.
Он развернулся и так быстро, насколько позволяли ссадины и ушибы, поспешил прочь из замка.
— Берегись Лодегранса, — крикнул вслед ему Мерлин. — Амброзий, господин! Он на этом не остановится!
Но Амброзий уже не слушал, что говорил ему его сын. Что же касается намерений сакса — они были ясны еще со знакомства.
***
Утера ожидали в Повисе уже на другую луну. Спешки не было. Лодегранс собирался в путь долго и неохотно, наконец ранним утром сакс взгромоздился на лошадь и, бормоча под нос всякую грязь, отправился в путь. Пусть проваливает, думал Амброзий, глядя с галереи, как уменьшается на зазеленевшем пустыре крохотная точка всадника и коня. Ему неделю скакать до Стены и, наверняка, он наведается куда-то ещё. Если свернёт шею себе по пути — что ж, Утера ждать не придется. Через пару дней после драки Амброзий узнал через Мерлина, что Моргауза ничего не говорила отцу. Она, как и прежде, ходила по мрачному замку, точно царевна-тень, и лишь изредка бросала на отряды отца волчьи взгляды. Всматривалась и будто принюхивалась, как зверь, ожидая, когда мимо пройдет Лодегранс, чтобы загрызть его. Центурион понимал, дочь Вортигерна не рассказала отцу о драке не потому, что боялась. Эта молчаливая девочка зачем-то хотела решить все сама. Амброзий предупредил Мерлина, чтобы тот лучше следил за ней. Рано повзрослевшие дети слишком часто думают, что бессмертны.