Выбрать главу

— Слышал, ты наказываешь людей Утера, — Вортигерн вызвал его в тот день в свои комнаты, но на его лице не было гнева. — За такое даже я бы тебе спуску не дал. Они не твои. И не обязаны тебе подчиняться.

— Они на твоей земле и обязаны выполнять волю здешнего императора. Считай меня просто глашатаем. Ты бы сам велел высечь его, люди Утера…

Он замолчал, стараясь выстроить в неясном тумане очертания того, что беспокоит его.

— Что с ними? Этот свое получил, другие ведут себя смирно.

Амброзий не знал, что на это сказать императору, его беспокоили эти семена раздора, что щедрой рукой рассыпались и давали всходы в тот же день, словно сорняк.

— Мне кажется, люди Утера зачинают ссоры между нами и саксами, — сквозь зубы проговорил он, понимая, что его слова звучат нелепо, будто мать жалуется на чужого сынка.

Вортигерн ожидаемо хмыкнул.

— И у наших людей, и у саксов должна быть своя голова на плечах. Проследи за этим. И пообещай, что иначе они останутся без нее. Прилюдные расправы над призрачными предателями внесут гораздо больший раздор, ты это знаешь.

Конечно, он это знал. С недавнего времени он знал и ещё одну смешную вещицу.

— Вортигерн.

Император неохотно повернулся к нему.

— Когда Утер впервые пришел к тебе?

— В тот же день, к вечеру. Когда я раздробил тебе руку. Что-то ещё?

Амброзий покачал головой. Слова обоих сходились, Утер на днях рассказал ему то же, присовокупив сказки про Рим, всеобщее благо и покорение врага его же ресурсами. Амброзий слушал безумного брата в пол-уха. Если здесь он сказал ему правду, может статься, не врёт и по поводу всего остального.

— Я не найду на следующее утро в коридоре труп кого-то из вас?

— Нет. Утер заключил со мной перемирие.

Утер винил его в гибели собственных планов и презирал за слабоволие и медлительность. Он сам так сказал. Эти чувства были взаимными.

— Наши люди нашли отряд Маркуса?

— Ни следа. Они будто сгинули. Либо отправились с награбленным в Ибернию, либо…

Вортигерн нахмурился. Он знал, что значило второе либо. И это было куда накладнее просто смерти верных людей.

— Ни тела, ни косточки?

— Ничего. Даже обрывков плащей. Даже нет стаи стервятников.

— Продолжайте искать. И, Полу-бритт…

Амброзий вопросительно посмотрел на него.

— Никаких рассказов саксам, твоим новым друзьям. Не думай, это не секрет для меня.

Центурион кивнул и направился к выходу. Он не стал рассказывать Вортигерну, что Хенгист и Хорса не друзья ему. Он действительно проводил много времени и в их компании, и в лагере их людей, что расположились походными шатрами под стенами крепости. Братья поили его крепким медом, вспоминали истории о набегах и, к их чести, не пытались выпытать у него тайны Повиса и императора. Порой Мирддин прислуживал старым хозяевам, и бретвальды напоследок наливали ему полный рог меда. Такой мед мог свалить бы и крепкого воина, но Мерлин-Мирддин почти что не чувствовал хмеля. Те действительно были добры к нему. Хенгист спрашивал, как с ним обходится новый хозяин, и каждый раз оставался доволен услышанным — Вортигерн не скупился на нужды дочери и ее раба.

Амброзий понимал, что подробные расспросы могут вызывать подозрения и сомнения. Он не мог подойти к Мирддину и просто выложить молодому друиду и ясновидцу, что тот его сын. Не мог он говорить это Хенгисту, Хорсе, Килуху — об Утере речи не было вовсе. Он слишком хорошо знал своего кровного брата, тот бы сделал это знание опасным оружием. Что же до Вортигерна… Император перестал искать в нем товарищества, а собственных шагов Амброзий не делал. Он довольствовался лишь тем, что сын перестал его сторониться — после нападения Лодегранса Мирддин стал считать центуриона союзником, связанным с ним общим врагом. Амброзий узнал от него, что по прибытии сакс не оставил надежд поквитаться. Что среди своих отщепенцев грозиться наколоть его, Амброзия, голову на острую пику, а с мерзкого щенка-колдуна — содрать его паршивую шкуру. Ему не впервой было слышать угрозы, но восторга по этому поводу он не испытывал. Однажды он победил Лодегранса, но это было в пылу битвы, в водовороте темноты и отблесков факелов — к сожалению, никто из ныне живущих не защищен от удара из-за угла.