- Тебе нужно подумать о своем здоровье – побыть с близкими людьми, прийти в себя. Я не буду мешать.
- О чем ты? Уходишь? Бросаешь меня? Снова?
Проигнорировав мои слова, парень круто разворачивается и направился к выходу. Я, ведомая минутной слабостью, обхватываю его сзади кольцом рук, пытаясь удержать. Он замирает. Я собираю всю волю в кулак и шепчу:
- Бернар…- молю я, уткнувшись головой ему в спину, - не уходи, пожалуйста…я не смогу без тебя. Я и ты…
- Не надо, - резко обрывает он, - замолчи. Забудь. Меня призвали в служение Гильдии. Всё кончено.
Парень рывком высвобождается и покидает палату, мгновение – и он исчезает, словно никогда и не было.
Почти сразу дверь распахнулась и на пороге возникла Юон, с совершенно несвойственным ей задумчивым выражением лица. Я поспешно натягиваю маску доброздравия, но не успеваю открыть и рта. Едва завидев меня в целости и невредимости, девушка бросается на шею.
- Сара! – она ненадолго отстраняется и внимательно оглядывает мое лицо, а затем возвращается обратно сжимая меня еще крепче, - я так рада!
Однако Юон повеселела ненадолго, практически сразу ее лицо приобретает прежнее выражение лица, и это расстраивает меня еще больше:
- Хоть ты мне скажи, что происходит? Почему все вокруг ведут себя странно? Как будто что-то скрывают от меня?
Девушка опускает голову, пряча от меня глаза. Я выжидающе продолжаю смотреть на нее. Подобное поведение веселой беззаботной Юон пугает меня.
- Ты совсем ничего не знаешь? – наконец заговорила она. Я попыталась залезть в ее мысли, но мне это не удалось. Совсем. Я не чувствовала эту возможность в себе, даже просто нащупать ее не получалось.
- Сара…ты пролежала…как у вас тут говорят…вспомнила…в коме…около года, - её речь становилась невнятной и периодически прерывалась всхлипами, - штаб Олвинов разрушен, главный Олвин в розыске, как и его младший сын, их подозревают в соучастии с нападавшими, никто не знает где их искать, а старшего и вовсе забрали белогвардейцы короля, прямо из этого мира! Это неслыханно! Тогда погибло множество людей, - она задрожала, слезы текли по лицу, девушка говорила с трудом, небрежно вытирая их, - моего Леши…его больше нет…и твой друг Миша…он…
Она продолжала. Ноги становились ватными, казалось, что её слова где-то далеко-далеко, я уже не слышала их. Они пролетали мимо, в ушах звенело, захотелось, чтобы это все оказалось сном, только жутким коротким беспочвенным кошмаром.
******************************************************************
Я больше не слышала мысли. Даже отголоски. Абсолютно. Ничьи. Но появилось что-то другое - повышенная эмпатия, едва коснувшись человека, я ощущала все его естество, все эмоции и переживания, намерения. Чувствовала энергию тел: людей, Олвинов, всех живых существ, всей органики, словно у столов из дерева и глиняных горшков есть душа.
Мне понадобилось время, чтобы выстроить хронологию событий, о которых поведала мне подруга. Получалось, что для всех я и Бернар пропали около года назад, практически сразу произошел инцидент в штабе. Оставленные без присмотра преподавателя по боевым искусствам, еще неопытные Олвины не смогли отразить атаку. Никто не мог и предположить, что нападут на школу, так низко и подло. Часть членов Совета пропала без вести, кому-то спастись не удалось. В любом случае все остальные просто залегли на дно…
Полгода назад объявился Бернар. Он никому не объяснил, что произошло, определив меня в частный госпиталь на поддержание жизнеобеспечения. Маму оповестили не сразу. По ее словам парень приходил каждый день, иногда даже ночевал, но ни с кем не разговаривал. Я могу представить, как сильно она переживала. Сложно поверить, что моя мама не закатывала истерик и не лезла за меня в драку. Она и не отрицала. «Парню изрядно от меня доставалось, но несмотря на это он возвращался каждый день. У вас с ним отношения? Почему ничего мне не рассказываешь?» - это она повторяла каждый раз, пытаясь вывести меня на откровенный разговор. Но мне нечего было ей ответить, я и сама не знала, что между нами и есть ли это что-то…
И вот, спустя еще полгода пребывания здесь, я внезапно очнулась. Моя жизнь практически разрушена, и я больше не знаю, имеет ли она смысл. Две недели в палате показались годом. Время тянулось медленно и болезненно. Просвета не ожидалось. Но отчаиваться не в моих правилах, нужно было взять всю волю в кулак и подумать о том, что делать дальше.
- Тридцать один, - я поднялась на руках.
Отжимания. Это упражнение давалось мне всегда тяжелее всех остальных. После года в больничной койке все тело бессильно дрожало, угрожая сорваться в любой момент. Но думалось так легче. Я буравила взглядом лежащую на полу монетку, даже тогда, когда нас разделяло менее метра, все на что я была способна это сдвинуть ее на пару сантиметров.