И они надолго умолкли.
За лагерем было немного светлее и не так душно. От реки веял легкий ветерок, кое-где мерцали звезды, но по ту сторону реки, в скифских степях, по-прежнему гремело и сверкало. У моста горели костры, слышались голоса, стук топоров.
— Спешат персы с мостом, — сам себе проговорил Ясон. — Даже ночью настилают бревна и носят землю… Погоди, — остановил он Ольвию. — Есть ли дозоры у моста, я не знаю. Но старших там, наверное, много. Десятники, сотники, а то и тысячник… Можем вызвать у них подозрение, если станем просить лодочников перевезти нас в такое время на тот берег. Еще задержат до утра… — Подумал и твердо решил: — Нет, рисковать не будем, повернем налево и поедем долиной вдоль берега. Где-нибудь попробуем переправиться на ту сторону вплавь. Другого выхода у нас нет. Кажется, там, за поворотом, река немного уже. Еще и остров посредине, если что — переждем день на нем.
Дальше они помчались по травянистой мягкой низине, где тьма была особенно густой.
— Мы уже… на свободе? — отозвалась Ольвия.
— И да, и… нет, — ответил Ясон довольно бодро. — Где именно вдоль реки стоят дозоры, я не знаю, но слышал, что они есть. Слышал краем уха, потому и сказать ничего определенного не могу. Очевидно, они сидят в засадах еще с вечера. На случай, если скифы попытаются послать разведывательные отряды на фракийский берег.
— А я думала, что мы уже на свободе, — вздохнула Ольвия. — А разве тайное слово нам не поможет?
— В том-то и беда, что тайного слова вне лагеря я не знаю. Это великая тайна, и не каждому дано ее знать.
— А может, как-нибудь обойдем эти засады?
— Может, — согласился Ясон, но уверенности в его голосе не было. — Возможно, посчастливится прошмыгнуть незамеченными… А если что… будем бежать. Кони быстры, а ночь темна.
Шумел ковыль, тихо, однообразно, печально: ш-ш-у-у, ш-ш-у-у-у… Ольвии чудилось, будто в ковыле плачет дитя… Иногда детский плач так ясно до нее доносился, что она порывалась соскочить с коня.
— Ясон, кто-то плачет… Вот послушай… пла-ачет… ребенок.
— Это ветер завывает. Из Скифии гонит к нам черные тучи.
— Ветер?.. Ох, нет…
— Ветер, Ольвия, ветер. Он несет грозу из Скифии.
— Но почему он плачет, как моя дочь?..
— А ты сама… поплачь… Я слышал, что женщинам легче от слез. Ибо слова утешения здесь лишние, да и чем они тебе помогут? Я понимаю, горе у тебя… Но что поделаешь, человек для того и живет, чтобы радоваться и страдать, смеяться и плакать. Жаль только, что одним людям почему-то страданий выпадает больше, а другим — радостей.
«Как он изменился с тех пор, как меня забрал Тапур, — подумала Ольвия. — Словно другим стал, возмужал и уже ничем не похож на того застенчивого юношу, которого я знала. Тот и говорить-то толком не умел».
«Повернуть бы сейчас коней к Понту, — в отчаянии думал Ясон. — И забыть обо всем: и о персах, и о скифах… Только бы она была со мной рядом. А жизнь… жизнь можно и заново начать».
— Ольвия… — решился он, — отсюда так близко до Гостеприимного моря. Дня два вниз по реке да дня два немного в сторону — и дома.
— Я должна вернуться к… — Ольвия запнулась, потому что чуть не сказала «домой», имея в виду кочевье Тапура, но быстро поправилась: — К скифам. Чтобы сказать им о персах.
— А потом? — быстро спросил Ясон. — Вернешься домой или…
— Не знаю. Я ничего не знаю. И жить мне не хочется. Я все уже познала: радость и горе, счастье и беду… И очень устала от всего. Сперва я спешила домой, к Гостеприинному морю, а теперь, когда услышала о персах, увидела их, тянет к скифам…
— Но ты все равно думаешь о нем.
— Думаю…
«Проклятый Тапур, — мысленно проклинал Ясон имя своего злейшего врага, и давний гнев вспыхнул в его душе. — Ты похитил мое счастье, ты разрушил мою жизнь… Как я ненавижу тебя, дикий скиф!.. О, как я ненавижу тебя и твоих грязных кочевников! Я мог бы тебе жестоко отомстить, ведь я ездил с купцами в твой лагерь и знаю туда дорогу. И привел бы персов, чтобы насладиться местью… Благодари, что люблю Ольвию, что она для меня свята. Молись на нее, ради Ольвии милую тебя, мой проклятый враг!..»
— Будь ты проклят! — внезапно вырвалось у Ясона.
— Ты о нем? — тихо отозвалась Ольвия.
— А мне не за что быть ему благодарным.
— Не надо, — попросила она. — Будь хоть ты человеком, чтобы я сохранила о тебе добрую память. И не проклинай меня за то, что я искалечила твою жизнь.
Ясон горячо воскликнул:
— Разве я могу проклинать солнце лишь за то, что оно высоко и я не могу до него дотянуться? Я счастлив, что и мне оно светило.