— Слушаю, повелитель.
— Позови ко мне атравана.
— Слушаю, мой повелитель.
Голова исчезла, кто-то, мягко ступая, метнулся за шатром, и все стихло. Дарий, опираясь на локоть, смотрел на тусклый огонек ночника и думал о сне, хоть и не хотел о нем думать. Не хотел, но не думать уже не мог, тот сак из головы не шел. Зачем он явился в его сон? Но вот за шатром что-то зашуршало, послышались старческие шаркающие шаги, и в шатер вошел атраван — сгорбленный старец, весь в белом, с белой бородой. Он остановился у входа, подслеповато оглядываясь, увидел царя, прижал к груди маленькие сухие ручки и медленно, с достоинством поклонился, не проронив ни слова. Атраван никогда не ронял лишних слов, и за это его ценил царь. «Немногословные всегда дольше живут», — говаривал он.
— Атраван великого Ахурамазды, — обратился к старцу Дарий. — Я позвал тебя, чтобы ты разъяснил мне странный сон, что только что явился мне на фракийской земле перед землей скифской.
Атраван снова с достоинством поклонился и, как и прежде, не проронил ни слова. Царь пересказал ему свой сон. Старец с минуту молчал, шевеля тонкими и сухими губами, а потом заговорил. Голос у него был тихий, умиротворяющий, слова мудры и тоже навевали покой.
— Сон предвещает: как обезглавил ты Сирака, сака с берегов Яксарта, так обезглавишь ты и саков с берегов Борисфена. Так говорит Ахурамазда своему атравану. Так говорит атраван своему владыке.
— Быть тому, — сказал Дарий. — Иди, старик, спать.
— Атраван не спит, — сказал белый старец. — Атраван, когда земля спит и люд спит, беседует с Ахурамаздой. Великий творец земли и людей с тобой, царь царей. Он ведет тебя к победе, и ты обезглавишь саков за Истром.
Атраван поклонился и белой тенью исчез, словно его и не было.
Дарий будто бы немного унял смятение в душе, но сон все равно бежал от него, и он до самого утра так и не сомкнул век. В шатре от благовоний, что курились в медной чаше, было душно, и он, хлопнув в ладоши, велел стражу поднять полог шатра. Тот бесшумно исполнил повеление, и в шатер повеяло ночной прохладой. Эта прохлада немного освежила его. Он полулежал, опершись локтем на подушку, и смотрел на далекие холодные звезды, что горели по ту сторону невидимого отсюда Истра, горели на скифском небе. Время от времени их заслоняли высокие фигуры с копьями — ходила вокруг шатра стража. Дарий смотрел на звезды и мысленно снова и снова взвешивал свой поход на скифов, все ли предусмотрел, нет ли где упущения, небрежности при подготовке похода… И убеждался, что все подготовлено как надо, но желанного успокоения как не было, так и не было.
«Я просто устал, — внезапно пришло ему в голову, и он на миг ощутил даже облегчение, что нашел-таки причину своего беспокойства. — Я слишком много сил отдаю государственным делам. Я уже забыл, что такое утеха, женские ласки».
И ему и вовсе стало легко оттого, что он все-таки нашел причину своего беспокойства и бессонницы.
«Как же так случилось, что я в последние дни совсем позабыл о женщинах, — подумал он обрадованно. — А мужчина после женских ласк спит, как дитя».
В его личном обозе было несколько повозок с прекрасными наложницами, танцовщицами и флейтистками. Кроме того, старший евнух позаботился, чтобы царю отобрали еще и красивейших фракиянок, захваченных в походе через фракийскую землю.
«С фракиянками я еще не спал», — подумал Дарий, трижды хлопнул в ладоши и сказал начальнику стражи, заглянувшему в шатер:
— Передай начальнику моего шатра, чтобы велел старшему евнуху привести ко мне фракийскую девушку, достойную посетить мой шатер…
Ранним утром, когда еще только светало, к царскому шатру уже подвели Верного. Конюх, одной рукой держа коня за золотую уздечку, другой поправлял роскошную гриву — не раз и не два расчесанную. Верный нетерпеливо перебирал стройными сильными ногами, бил копытом и куда-то рвался. Конюх, чтобы успокоить его, ласково ему насвистывал, и Верный косил на него большим влажным глазом, в котором было видно, как рождается белый день. Второй конюх суетился вокруг коня и чистым бархатом вытирал ему шею, ноги, крутые бока. Шкура на коне так и лоснилась. Седло и спина коня были покрыты золотистым чепраком.
У шатра замерли дюжие стражи и стояли не дыша — царь вот-вот должен был выйти. Чуть поодаль почтительно выстроилась свита, за ней конюхи держали коней своих владык.
И едва из-за далекого, еще темного горизонта сверкнул первый луч солнца и золотым копьем взлетел в небо, как из шатра выскочил глашатай — царский секретарь. Мощным и зычным, не по его щуплой фигуре, голосом он крикнул:
— Внимание! Слушайте все! Замрите все! Царь царей, владыка Востока и Запада, всех племен и народов Дарий Ахеменид!