Ольвия наклонилась, Милена дрожащими руками хватала ее за плечи, гладила их, гладила волосы, лицо, задыхаясь, шептала:
— Глаза… Люди добрые, дайте мне глаза… Боги всемогущие, молю вас, верните мне глаза. Хоть на миг… На один лишь миг. Только взглянуть на свою дочь… только посмотреть, какая она… Глаза!.. Будьте вы прокляты, верните мне глаза! Глаза!!!
Крикнув, рванулась Милена к своей дочери, захрипела и упала навзничь.
Вскрикнула Ольвия, а мать уже мертва.
— Вот и встретились, мама…
И поплыл перед ней туман, она застыла у тела матери. И казалось ей, что черная ночь упала на землю. На душе было горько и пусто. Будет ли когда-нибудь в мире править добро? Станет ли когда-нибудь мир счастливым, а люди — людьми? Как тяжко жить в мире, где вокруг столько зла и звериного произвола!..
И боги… всемогущие боги, почему вы не вернули матери хоть на миг глаза? Разве и вы так жестоки, боги?.. Чем перед вами провинилась мать, что вы так жестоко ее наказали?.. Она ведь хотела счастья. Она хотела только счастья. Одного счастья, а вы бросили ее за это в рабство, в вечную тьму.
Привиделся ей степь.
Ковыль, древние курганы…
Стоит она у дороги, а дорога та черная-черная, как уголь… И идет по ней много понурых, убитых горем людей. И видит она среди них Милену… Слепая рабыня шествует с младенцем на руках…
— Мама?! — кричит Ольвия.
Молчит слепая рабыня.
«Это Милена понесла в мир предков свою внучку, — слышит она голос. — Кто идет в тот мир, тот уже нем, и уста его забыли человеческую речь».
— Мама?!! — кричит Ольвия. — Ты слышишь меня, мама?!! Береги Ликту. Я тоже скоро к вам приду… Там встретимся!..
***
— Госпожа, госпожа… — теребит ее кто-то за плечо. — Пора собираться. Все уже в кибитках на колесах, пора отправляться в дальний путь. Персы близко… Всем, всем нужно идти на север.
Ольвия вскакивает.
— А-а… Милена где?
— Рабыня уже ушла в мир предков.
— По черной дороге.
— Говорят, что туда дорога всегда черная.
Ольвия хочет идти и не может сделать ни шагу.
— Госпожа, все уже собрались. Тебя ждут. Сейчас белый шатер разберем и поедем далеко на север.
— Я не поеду на север.
— Госпожа, скоро здесь будут персы.
А она все еще не может понять, что с ней.
— Люди… — шепчет она и ничего перед собой не видит. — Помогите мне похоронить мою ма… — И чуть было не вымолвила «маму», но вовремя опомнилась. Зачем скифам знать, что эта мертвая слепая рабыня — ее родная мать? — Помогите похоронить мою рабыню…
— Рабыню закопают и без тебя, госпожа.
— Нет, я хочу сама ее похоронить.
***
Похоронили Милену тихо и незаметно.
Ибо не до похорон было, когда персидская орда уже за кряжем раскинула лагерь. Тут живые души нужно скорее спасать, где уж о покойниках заботиться. Да и умерла, разумеется, не знатная женщина, и даже не скифянка вольная, а чужачка. Рабыня. А таких просто зарывают в землю, и все на том.
И не могла Ольвия сказать, что та рабыня — ее мать, но все же настояла, чтобы Милену похоронили не как рабыню, а как простую вольную скифянку…
— Она умерла в Скифии, так пусть будет скифянкой, — сказала Ольвия. — Она заслужила это.
Позвали погребальную повитуху.
Пришла старая женщина с черной бородавкой на носу, с большой медной серьгой в ухе. На Ольвию даже не взглянула, велела вынести покойницу из шатра и положить на расстеленную бычью шкуру.
Ольвия сама вынесла Милену, осторожно опустила ее легкое и высохшее тело на шкуру. В последний раз посмотрела на мать. Лежала перед ней маленькая сухонькая женщина с морщинистым желтым личиком, только черные стрелки бровей указывали на ее былую красоту и молодость. Волосы были белыми как снег: так выбелила их тьма рабства. На лице Милены — никаких следов мучений или тяжкой, горестной жизни. Лежала спокойная, умиротворенная.
И Ольвии хоть на миг стало легче оттого, что мать ее на том свете обрела покой.
— Доброго тебе пути в мир предков, мама…
Поднялась и отступила на шаг.
Погребальная повитуха, став на колени, быстрыми, заученными движениями завернула Милену в шкуру, переворачивая ее, словно бревно, туго спеленала тело и связала сверток на ногах и на груди конопляной веревкой. Узлы затянула зубами и, выпрямившись, выплюнула волокна веревки, удовлетворенно прогудела: