— Царь! О неприступности этого народа я знал по слухам, но здесь убедился в ней воочию, видя, как они измываются над нами. — (Брови Дария дрогнули и гневно сошлись на переносице, но Гобрий решил — будь что будет — говорить и дальше, и говорить то, что он думает, независимо от того, нравится это владыке или нет). — Посему я полагаю, что, как только наступит ночь, нам нужно зажечь костры, как мы это всегда делаем, чтобы осветить лагерь на случай налета степняков, обмануть тех из наших людей, кто совсем ослаб и не вынесет дальнейших тягот, привязать всех ослов и отходить, пока еще скифы не поспешили к Истру с целью разрушить мост или ионийцы не приняли решения, которое могло бы нас погубить.
Дарий хотел было сказать: «Уничтожение моста на Истре — это наша верная гибель», — но промолчал. Нахмурился, засопел, лицо его — почерневшее и исхудавшее — окаменело. В шатре стояла такая тишина, что слышно было, как тяжело дышит царь.
Полководцы замерли в ожидании беды.
Гобрий побледнел, прикусил губу, но открыто смотрел царю в глаза. От своего совета он не думал отказываться.
Дарий гневно посмотрел на него, с мгновение посопел, а потом с шумом вздохнул (это указывало, что вспышка гнева у царя царей миновала), и полководцы тоже облегченно вздохнули.
Ни на кого не глядя и ни к кому конкретно не обращаясь, Дарий буркнул: «Надо хорошенько поразмыслить, как нам обеспечить свое возвращение». Не сказал — бегство, а всего лишь — возвращение.
Глава одиннадцатая
Голова предводителя Анахариса
Теперь уже Тапур вел главные скифские силы. После угроз Дария и требований дать бой владыка Иданфирс весело сказал на совете:
— Вожди мои! Мужи мои! Приветствую вас с первой победой: персидский царь просит у нас битвы. У него уже нет сил гоняться за нами, и он, дабы сберечь свое достоинство, просит битвы!
Вождь Таксакис поднял свою тяжеленную, окованную железом дубину, с которой никогда не расставался, и прогудел басом:
— Надо уважить просьбу чужого царя и дать то, чего он хочет: битву! Я готов!
— И я готов! — сказал Скопасис.
— И я готов! — сказал Тапур.
— Дадим битву, но… но не сейчас, — ответил Иданфирс и хитро прищурил глаза. — Немного-немного позже. Когда персы подступят совсем близко. Еще поводим их, потерзаем, а тогда будет в самый раз. А сейчас поступим вот как. Вождь Скопасис со своим войском пойдет на запад к Истру для переговоров с ионийцами, которые защищают царский мост. Его нужно во что бы то ни стало разрушить и отрезать Дарию все пути к бегству, чтобы он навсегда остался в наших степях. Вождь Таксакис со своим войском пойдет на север, обойдет незаметно главные персидские силы и выйдет им в тыл. Вождь Тапур со своим войском и моими отрядами будет стоять к персам лицом и держать их в постоянном напряжении. Отряды, которые Дарий посылает в разные стороны за водой и провиантом, — уничтожать! Персам не давать покоя ни днем, ни ночью, кусать их, дергать, тревожить и держать на одном месте. Или водить по кругу, пока Таксакис не зайдет им в тыл, а Скопасис не разрушит мост на Истре. А уж тогда дадим персам то, чего они от нас хотят, — битву! Одну-единственную — и последнюю!
***
Зной.
Ни дождичка в Скифии, ни облачка на небе.
Солнце — яростное и неистовое, печет и печет, словно нанялось.
Желтое марево колышется в степях.
Горит степь под палящими лучами, выгорает. Пусть печет Колаксай злее, донимает сильнее, пусть задыхаются без воды в чужих степях персы, пусть подыхают от жажды!
Не справится небесный бог — огонь поможет. Травы стоят сухие, пусти искру — заревет в степи пламя, взметнется огненный вал до неба… Словно голодная саранча, движутся враги по выжженной земле, задыхаются от горячего пепла, падают кони, пешие… Воды… И кажется персам, что и вода вместе со скифами убегает на север.
А та, что остается…
О, это страшная вода!
Один из персидских отрядов наткнулся в покинутом лагере на колодец. Такая холодная, такая вкусная была в нем вода. Триста душ напились. До последней капли вычерпали колодец, а потом страшные корчи повергли персов на землю… Пило триста, лишь десяток еле-еле добрался до своих… Умирать…