— За… чем?.. — ужаснулась Ольвия. — Господи, какое варварство!
— Так это же рабыня, — удивился Тапур. — А раб не человек, с ним можно делать что угодно.
— Но зачем… глаза?
— Зрячий может сбежать при первой же возможности, а слепой будет верно служить хозяину. Таков обычай наших дедов и прадедов.
— И что?.. Несчастной выкололи глаза?
— Конечно. Говорю же тебе, мы всегда так поступаем, и в этом нет ничего удивительного. Мы ведь не свободным выкалываем глаза, а рабам. У меня, например, тоже есть слепые рабы, да ты их сама увидишь. Вот и Ор велел той рабыне выколоть глаза. Но что-то там пошло не так, и рабыня сгорела в горячке. К утру и умерла. Наверное, она была очень слаба. Вот так у Скила и пропало полкобылы. Скил из-за этих полкобылы и пал духом. Он уже не мог завести свой табун, и ему ничего не оставалось, как до конца своих дней пасти табуны моего отца. И тогда Скил взял лук, стрелу, пришел к шатру моего отца и крикнул: «Вождь Ор, выйди, я принес тебе гостинец». Отец вышел из шатра и говорит насмешливо: «Какой же ты мне гостинец принес, если у тебя и было-то полкобылы, да и ту ты потерял?..» — «А вот какой гостинец!..» — воскликнул Скил, натянул тетиву и пустил моему отцу стрелу в грудь. А сам бросился бежать. Но отец мой крикнул ему вслед: «Не беги, Скил, я вождь, и мне не пристало гоняться за каким-то пастухом». Тогда Скил остановился и говорит: «Вызывай меня на поединок!..» Отец мой расхохотался: «Много чести, чтобы вождь вызывал на поединок последнего пастуха! Такого еще никогда не было в наших степях». Скил даже растерялся, потому что ждал от моего отца чего угодно, только не таких слов. «Но я же, — сказал он, — пустил тебе стрелу в грудь». — «Тебе это приснилось, никчемный пастух», — сказал отец и вернулся в свой шатер. С тех пор Скилу так и казалось, что это ему все приснилось… Что он пустил стрелу вождю Ору в грудь. Он уже и сам верил, что это был всего лишь сон… И после этого он еще сильнее боялся вождя Ора. Вот каким гордым был мой отец. Для него лучше смерть, чем бесчестье от того, что какой-то пастух пустил ему стрелу в грудь. Стрела была с двумя шипами и глубоко застряла у отца в груди. Он не смог ее вынуть, а кого-нибудь попросить об этом не решился. Чтобы по стреле не узнали, чья она… Вот какой он был гордый. Так и носил в себе эту стрелу. Силен он был и крепок, как дуб у Борисфена. И стрела та заросла в его могучей груди, и все бы закончилось хорошо, если бы она не была медной. Медный наконечник в груди позеленел, и отец вскоре умер… Я стал гадать: отчего умер такой здоровый и сильный человек, как мой отец? Осмотрел его тело и нашел след от наконечника в груди. Я вырезал его акинаком — это был наконечник Скила. Ведь каждого скифа можно узнать по наконечникам его стрел. Вообще-то у Скила, кроме ременного наконечника, больше ничего не было, но один наконечник он выменял — медный. Еще и хвастал: полкобылы, говорит, есть, медный наконечник есть, лук есть, скоро, мол, разбогатею. Будет у меня свой табун, и наконечники моих стрел будут только медные. Его так иногда и дразнили: Тот, у кого целых один медный наконечник!
Вот так я и узнал, что тот медный наконечник — Скилов. Я велел схватить этого нищего, он и признался во всем, как было. Я велел привязать его к хвосту дикого коня-тарпана и пустить коня в степь, предварительно ткнув его копьем. Тарпан как бешеный ринулся прочь и поволок за собой этого голодранца… А вождя Ора я похоронил вон в том кургане.
И он указал нагайкой на курган, над которым кружил орел. Тень его скользила по зеленому ковылю. Тапур, прикусив губу, настороженно наблюдал за орлом.
— Отец до сих пор не оставляет надежды вернуться в этот мир, — вздохнул он, и в его голосе послышалось недовольство. — Видно, у нас лучше, чем в мире предков.
— Откуда ты знаешь, чего он хочет? — удивилась Ольвия.
— Над его последним пристанищем летает орел, — объяснил Тапур. — Это его Ор подманивает, чтобы тот принес ему в клюве воды из Борисфена.
— Ну и что?
— Разве ты не знаешь, что вожди всегда возвращаются с того света, если глотнут хоть каплю воды из Борисфена? Вот и вождь Ор хочет вернуться сюда.