Тем временем вождь развязал кожаный мешочек и достал из него горсть золотых бляшек.
— Это вам, сороки, чтобы и вы так же сияли на солнце, как эти бляшки!
— Спасибо тебе, батюшка!.. — Девочки расхватали золотые бляшки и с радостными криками побежали в крайний шатер, правда, мельком зыркнув на белолицую чужестранку. И даже успели показать ей язычки: ага, мол, нам отец золотые бляшки подарил, ага!..
Глава девятая
Слепая рабыня
И лишь тогда Тапур ввел Ольвию в белый шатер, над которым реяли конские хвосты.
Внутри шатер был драпирован голубым шелком с вышитыми зверями и растениями; сверху, через отверстие для дыма, лился солнечный свет.
— Здесь живет Табити — богиня домашнего очага, — показал Тапур на пепел костра. — Она и будет оберегать тебя в шатре. Но ты не печалься, мы, кочевники, долго не засиживаемся на одном месте. Как только не станет травы, я дам знак, слуги разберут шатры, сложат их на повозки, и мы покатим в глубь степей, к нетронутым травам. Во время кочевок ты будешь жить в кибитке, тоже самой лучшей. И будем кочевать от кряжа к кряжу, от колодца к колодцу, от реки к реке, и тебе всегда будет весело. Мы не греки, — закончил он, — которые раз сядут на одном месте — и сидят веками.
— А к морю вернемся? — вздохнула Ольвия.
— Только на зиму, ведь зимой у моря теплее и снега меньше выпадает. А то и вовсе не бывает.
Они присели на ковер. Тапур хлопнул в ладоши. Бесшумно появился слуга и нацедил из бараньего бурдюка, висевшего у входа, две чаши кумыса.
Вручив их вождю, слуга, кланяясь, попятился из шатра.
Тапур подал одну чашу Ольвии.
— Выпей нашего кумыса, и ты почувствуешь себя настоящей сколоткой.
Кумыс был прохладный, он пенился и приятно утолял жажду.
— Каждый скиф умеет доить кобыл и готовить хмельной кумыс, но так готовить кумыс, как готовит его мой род, не умеет никто! — с гордостью воскликнул вождь. — Кумыс у гиппемологов — лучший во всей степи!
В шатер заглянул старый белобородый скиф с острым крючковатым носом и иссохшим, морщинистым лицом.
— Что скажет мой верный смотритель кочевья? — спросил вождь, внимательно взглянув на старика. — Целы ли мои табуны? Подоены ли кобылицы, растут ли жеребята? Не пасли ли чужие племена свои табуны на наших травах? Все ли ладно в кочевье?
— Твои табуны, о великий вождь, да дарует тебе Папай долгие лета, множатся, — с поклоном ответил седой скиф. — Кобылицы подоены, жеребята тело нагуливают. А чужие племена пасли своих коней на твоих травах. Это были савроматские пастухи, которые перегоняли табуны из-за Танаиса и пасли на травах твоей степи.
— Савроматских пастухов укладывать стрелами, а их табуны забирать! — резко сказал вождь. — Чтобы ни один чужак больше не смел соваться в мою степь!
— Слушаю, великий вождь. А в кочевье все ладно, только один пожар был. Горели кибитки Олума и Тавлура.
— Гм…
— Олум и Тавлур спасали друг друга на пожаре и оттого сроднились. Они хотят пить кровь побратимства.
— Это хорошо. Сегодня же вечером они станут побратимами.
Старик поклонился и вышел.
Тапур допил кумыс и поднялся.
— Мне нужно поблагодарить бога Ареса за удачный поход и принести ему жертву. Ольвия же пусть хлопнет в ладоши, и к ней придет рабыня. И исполнит любую прихоть.
И он вышел из шатра.
Оставшись одна, Ольвия — ей отчего-то стало грустно-грустно — хлопнула в ладоши, и через мгновение в шатер неслышно вошла пожилая женщина в черном платье и черной шапке. Она застыла, беспомощно опустив длинные тонкие руки, висевшие вдоль тела, словно перебитые. Но голову она держала высоко, даже слишком высоко.
«Рабыня, а какая гордая, — подумала Ольвия. — Ишь, как голову задрала. И с чего бы это?..»
Тут она присмотрелась к ее желтому, морщинистому лицу и ужаснулась: вместо глаз у женщины зияли две розовые впадины, будто там запеклась кровь… А по лицу было видно, что рабыня, как и Ольвия, — чужестранка. Во всяком случае, не скифянка.
— Ты… ты кто? — почему-то растерянно спросила Ольвия.
— Рабыня… — глухо ответила женщина, даже не шевельнувшись и все так же высоко держа голову, как ее всегда держат слепцы.
— Ты не скифянка?
— Да, моя госпожа, не сколотка.
— Так кто же ты?
— Рабыня…
— А зовут тебя как?
Женщина подумала и безучастно ответила:
— Рабыня…
— Но ведь когда-то у тебя было имя, — настаивала Ольвия. — Не родилась же ты рабыней?
— Нет.
— Так как тебя тогда звали?