Автобус скользил по лёгкой наледи, снег скрипел под шинами и под этот скрип я задремала, укачанная на поворотах. Серпантин всё вился и вился, мы ехали всё выше и выше, и я надолго заснула, утопая в томном красочном озере грез под тихий шепот десятка полупризрачных голосов в салоне.
Разбудил меня пронзительный крик, простреливший все тело до самого горла, куда будто бы метнулось неожиданно выдернутое из тихого полонеза сна сердце. Удар. Широко распахнутые глаза упираются в разбитое стекло. Всё слишком быстро, так, что я не могу определить, где заканчивается мой сон, а где начинается реальность. Моё тело подбрасывает в воздух, будто оно - шарик, который кинули о стену, и щёку больно обжигает первым снегом. Наступает тишина, а, может быть, она наступает внутри меня. Мой затылок касается заснеженного асфальта, а руки и ноги обдувает промозглый ветер. Холодно.
Горы такие красивые, и я вижу, как они целуются со звёздным небом, упоительно наполняя собой всю существующую реальность окружающей эпопеи сумеречной мглы. Назойливый, снег колет правую ладонь, а влажные веки сами собой смыкаются от усталости. Я так устала, вдруг, неожиданно, я так устала, я больше не хочу ничего знать. Просто дайте мне погрузиться в беспредельность хрустальных вершин и раствориться в холодном океане ночи. Вспышка света озаряет горные уступы, подсвечивая их оранжево-алым. Улыбка. Как же красиво, когда, наконец-то, некуда спешить, просто лежишь и смотришь на мир, а он смотрит на тебя, улыбаясь, опуская на твоё лицо сакральную геометрию снежинок, падающих прямо с бунтарских лиловых небес.
Глаза слипаются сами собой, я больше не могу сдерживать зябкими волнами накатывающий на меня сон. В голове блаженная нега спокойствия, ресницы вздрагивают в последний раз, и я погружаюсь в тёплое вязкое небытие, успевая ухватить кончиками ресниц дымку бледно-синих глаз…
Тушетия
На крайнем высокогорном востоке Грузии окружённая, словно безмолвными стражами, вечноседыми вершинами Кавказа, на границе с Чечнёй и Дагестаном, простирается запредельная Тушетия. Опоясанная изумрудными холмами, которые сливаются на горизонте с ясно-синим небом, эта труднодоступная частица рая, пребывающего на бренной земле, дышит особым дыханием свободной воли. Здесь дух свободного выбора, помноженный на вечность многовековых исполинских гор, рождает новые Вселенные, существующие меж острых пиков, меж зелёной травой и небом цвета индиго. Дорога сюда, будто райские врата, крепко запечатана от людского глаза, закрыта, заметена девять месяцев в году. С середины сентября и до начала июня хрупкая змейка опасного серпантина погружается в толщу снегов, отрезая небесную долину ото всякой цивилизации. Эти непростые, суровые места населяют тушинцы, пшавы и хевсуры, вперемешку с множеством других малоизвестных широкой публике народностей. Люди сильные, красивые и страстные.
Вскрик.
Я проснулась от резкой, удушающей боли, которая выстрелом пронеслась сквозь всё мое тело от макушки до пят, растекаясь горьким ядом по венам и артериям. Пока я не могла определить источник этой боли, но тело горело огнём, выжигая внутренности и заставляя меня пронзительно кричать, пугаясь звука собственного крика. Боль закончилась моментально, словно бы прошел мучительный спазм, окутывавший всё моё существо.
- Очнулась, - до меня донёсся сухой женский голос, и я резко открыла глаза.
Слишком ярко. Взгляд судорожно бегает от одного фрагмента картинки к другому. Вот он выхватывает образ деревянной оконной рамы, вот виден облезлый белёсый потолок, старый цветастый ковер, яркие узоры платка на седой голове, серое постельное бельё, мои перебинтованные ноги.
Вдох.
Комната пахнет сухим теплом, дровами и пылью, какими-то травами, алкоголем. Слышен треск поленьев, камин ли? Мой взгляд фокусируется на окне - вечереет, а за окном мрачные пики горных вершин, покрытые снегом. Занавески слабо колышутся, через приоткрытую щель толстой фрамуги в комнату проникает струйка свежего горного воздуха.
Я начинаю ощущать своё тело. Оно слабое и тяжёлое, пахнет спиртовыми настойками.