«Ты нравишься мне, Тамара».
Правда? И после этой ночи тоже?
Я стала спотыкаться и оступаться. У меня и правда нет сил, хотелось сказать в оправдание. Он понимал это, и ничего не требовал. Я видела свои следы, по которым шла той ночью, этой ночью, их почти замело. Солнце ударилось о нашу спину, освещая нам путь домой. Я остановилась. Впереди, где-то далеко впереди, наверху, я видела поворот, ведущий в деревню. Там, за хребтом, сновали фигурки людей. Я заметила их. Старейшина Азат, несколько неизвестных мне мужчин, двоюродный брат Зарины - Мигель и сама Зарина. Видели ли они нас? Хватит ли мне духу крикнуть? Кажется, они спускались по моим следам и следам Бая. Мы остановились, снова переводя дух.
- Обопрись о меня сильнее, - перекидывая его руку через шею. Тагар не стал спорить, только сильнее надавил на уставшие плечи. Хотелось выть от изнеможённости, а на снегу снова начали появляться алые капли.
- О, нет-нет-нет, - прошептала я себе под нос, у нас совсем не было времени, Тагару просто нельзя было идти самому.
Я мысленно стала взывать к Богу, прося его наделить меня силами, хотя бы для того, чтобы набрать полные лёгкие воздуха и крикнуть. Что я кричала? Лишь начав кричать, я не могла остановиться. Я не знаю, что кричала, но вскоре я снова плакала и плакала, и успокоилась лишь тогда, когда почувствовала, что Тагар обнимает меня.
- Моя храбрая девочка, - шептал он мне в ухо, а я прижималась к нему так, будто не он едва стоял на ногах.
Нас услышали, и к нам быстро спустились. Видя меня, каждый из пришедших терял дар речи. Они думали встретить лишь Тагара, но никак не меня. Мужчины забрали его с собой, неся на своих руках. Последняя спустилась Зарина. Как же великолепна была эта женщина в своей силе, в своём мужестве, как прекрасна в своем бесстрашии. Видя её, я чувствовала себя глупой, раздавленной и очень назойливой мошкой.
- Тамара?! - голос Зарины дрогнул.
Какой она видела меня? Продрогшей, покрытой кровью? Без шапки, с красными от холода руками, с лицом, опухшим от мороза и слёз? Какой ты видела меня, бабушка?
Я лишь закачала головой и бросилась в объятия Зарины. Наверное, без этих объятий я бы не выжила.
***
В доме Тагара царил переполох, кажется, там собрались все жители Омало. Когда мы с Зариной подошли, меня встречали как героя. Все хлопали меня по спине, обнимали и гладили по голове. А мне только лишь хотелось лечь и уснуть, надолго, чтобы вся печаль, скопившаяся в замёрзшем сердце, растаяла.
- Бабушка, чем мне помочь? - спросила я у Зарины.
- Ничем, девочка, иди, поспи, мы разберёмся со всем сами, - с этими словами она поцеловала меня в лоб сухими губами, и я, слабо передвигая ногами, направилась на второй этаж, рухнула там на кровать и моментально заснула.
Сон мой был спокойным, без сновидений. Когда я проснулась, на дворе стояла глубокая ночь. В окно мне светил тонкий, полупрозрачный серп луны. Я чувствовала себя отдохнувшей и ужасно голодной. Руки зудели от холода. Они покрылись противной коркой из трещин и болели ещё больше. Я стянула с себя мокрую одежду, в которой уснула, и без спроса взяла вещи Тагара - его большую серую майку и спортивные штаны, вторые, хоть и были широки, но в длину сидели хорошо.
В полной тишине я спустилась по лестнице вниз. Горел камин, освещая комнатку тёплым оранжево-охроватым светом, в прихожей темнели следы множества ботинок. Я обратила свой взгляд на кровать. Тагар спал, укутанный несколькими одеялами, но я видела, что его по-прежнему трясло. Холод пробрался глубоко в его тело и теперь выстреливал из самой его сердцевины мелкой дрожью. Я бесслышно прокралась по мягкому ковру и присела на кровать рядом.
Моё сердце щемило. То, что произошло вчера, будто бы связало нас прочной, неразрываемой нитью. Я была безнадежно и до ломоты в теле влюблена в этого мужчину. Меня не интересовало его прошлое, женщины, что были у него, женщины, что есть (тут я подумала о Тате), даже если эта хрупкая девушка носила его ребенка, границы разумной реальности стёрлись для меня. Я чувствовала его, как себя, будто он был частью меня, отрезанной, отломанной, отодранной при рождении. Я опустила голову на его часто вздымающуюся грудь. Дыхание было сбивчивым, рваным, а от всего его тела веяло холодом. Прикрыв глаза, хотелось так и остаться, чувствуя щекой шершавость его свитера и едва ощутимое расширение рёбер. Я была луной, греющейся на груди у своего продрогшего солнца. В бархатистой фате, что опустил молодой месяц на кровать спящего цыгана, была особая тишина уюта. Дорогой Творец, можно ли закрыть глаза и навечно слиться с этой тишиной? А мягкое дыхание мужчины, что ударами сердца отдавалось в моей щеке, до слёз наполняло счастьем момента.