- Ты не принадлежишь этому миру, Тамара, и даже если ты влюбишься в него, у тебя нет никаких шансов, - Тата покачала головой,будто бы даже с доброй жалостью краем глаза рассматривая моё обрамленное медно-каштановыми косами лицо, - ты вернёшься домой, потому что такая жизнь не для тебя, а он останется здесь, потому что твоя жизнь не для него, - она подняла голову, чтобы прямо взглянуть мне в глаза, - ты только разобьёшь себе сердце, потому что Тагар не тот, кто будет ждать и не тот, кто пойдет за тобой. Он либо свободен, либо прощай, я хорошо знаю его, - Тата инстинктивно собрала волосы в хвост, но они снова рассыпались по её хрупким плечам, - поэтому он может тебе нравиться, но он никогда не будет твоим.
Я молчала, принимая всё сказанное ей. В тишине тонко ныли половицы под нашими коленями, в тишине медленно стучало моё бескомпромиссное сердце.
- Молчишь, потому что знаешь, что я права, - Тата вздохнула, как будто бы с грустью, - тебе лучше закончить всё сейчас, иначе, - она улыбнулась, - иначе я в любом случае помогу тебе это закончить.
- Ты угрожаешь мне, - я добродушно фыркнула. Не люблю ссоры и никогда не бываю к ним готова.
- Это не угроза, это факт. У меня его ребенок, как ты думаешь? - Оне не выглядела агрессивно или друно настроенной, скорее отчаянно отрешенной, и постоянно вздыхала, - ты совсем не принадлежишь этому месту, Тамара.
Я знала, что она выбивает меня из равновесия, словно ветер, который раскачивает на волнах самодельную лодочку, и я также знала, что эта информация может быть правдивой. Но я была слишком уставшей, чтобы злиться или спорить.
- Если у вас скоро родится ребенок, то почему вы не живёте вместе?
Тата нахмурилась, будто даже испуганно
- Я уважаю его личное пространство, потому что он - свободный ветер.
Я мысленно усмехнулась. Теперь это так называется, ясно. Ты и правда думаешь, что я буду слушаться тебя, Тата? Даже если это мои последние дни на Земле, я проведу их, руководствуясь сердцем, чтобы потом ни о чём не жалеть. Да, я уеду домой, да, то, что происходит между мной и Тагаром не имеет ничего, кроме тупика в своем конце, но разве всё, что делается в этой жизни, делается ради цели? Не ради ли самого пути?
Я медленно собирала вещи в пыльные коробки, и мы оттаскивали их в другую часть комнаты, освобождая немного места в углу около небольшого окна, вечно смотрящего поверх крыш других домиков на бескрайние снега Омало. Последним был упакованный сервиз, который Тата быстро схватила с пола, хотя он явно и был тяжёлым.
- Ах, Тамара, я не могу его держать, возьми! - жалостливым голоском.
- Я не смогу, разобью, - честно, потому что рука ещё очень слабая.
- Я не могу держать, мне плохо! - взвизгнула она, - возьми уже этот чёртов сервиз!
Глупая.
Я подхватила тяжеленный хрустальный сервиз… и он с грохотом свалился на пол. Острая боль наполнила всё мое тело, и я чувствовала, как сводит судорогами пальцы правой руки. Под оглушительный крик Таты я сложилась пополам, капая на пол бордовой кровью. Швы реснули и разошлись, и я не знала, как дышать. Я глупо хватала ртом воздух, и мне хотелось провалиться в небытие, чтобы не терпеть эту боль. Вокруг меня валялись осколки полупрозрачного хрусталя, в них отражалась моя агония и алыми кляксами кровь, капающая на потёртые половицы комнаты.
- У всего есть цена, Тамара, - тихо произнесла она, - знай свою.
Якобы плача, Тата выбежала на первый этаж. Я слышала, как она громко причитала что-то на своём, жалуясь Зарине тоненьким голоском.
Тупая боль в руке так и не давала мне дышать. Хотела встать, но не могла, хотела разомкнуть губы, чтобы позвать, но не могла: их будто бы свело вязкой, как хурма, немотой. Повсюду были разбросаны осколки, мои колени тоже были покрыты остатками сервиза. Я пыталась дышать, но боль не отступала, поэтому я только тихо стонала, качаясь из стороны в сторону. В доме стало пустынно. Никого. А может я ушла вглубь себя и своей боли. Как отчаянно хотелось мне сейчас увидеть Тагара! Чтобы он зашёл в комнату, обнял и окутал своим успокаивающим теплом. Но никого не было: ни Тагара, ни Зарины, ни Таты.
Кое-как я выползла за дверь, оставляя за собой большие мутные капли. Сунув руку под ледяную воду, я стала искать убранные в аптечку бинты. Наспех я, как умела, замотала трясущееся от боли запястье. Бинты моментально пропитались не останавливающейся кровью. Перемотав руку несколько раз, я наглоталась самых примитивных едко-горьких обезболивающих, и, потерявшись во времени, полном удушающей агонии, ждала заветного оазиса спокойствия, в котором боль понемногу начнёт отпускать. Проведя в полубездыханном небытии неопределённое количество времени, я обнаружила себя сидящей на лестнице, прижимающейся головой к пахнущим сосной перилам. Вдох. Я могла дышать, не теряя дыхание от спазмов. В доме по-прежнему стояла давящая одинокая тишина.