- Ты знаешь, что хочешь нарисовать? - тихо наблюдая сверху за моим восхищенным трепетом пред этими дряхлыми тюбиками.
- Знаю, - твердо. Поднимаю глаза на него. В темноте под лестницей его лицо кажется тёмным, покрытым синеватыми тенями. Но чёрные кудри темнее. Он похож на ночь, олицетворённую в бренном теле. Я знаю. У ночи есть имя. Ночь становится то глубоким горным озером, то вулканом, извергающим из своего жерла бурлящую алую магму, ночь может быть тёплой, летней, а может ледяной, как лютый мороз в горах Омало.
- Что? - знает, но хочет услышать мои превращённые в звуки желания.
- Ты, - я улыбаюсь где-то глубоко внутри. - Ты хотел бы быть свободным со мной?
Тагар разворачивается спиной и долго смотрит на алеющие закатом снега. На его спине темно-серая футболка собирается и расползается нитями складок грифельного цвета, когда он дышит. Задерживает дыхание и как будто бы ткань отбивает удары его нечеловеческого сердца.
- Я хочу знать, - вроде и конец предложения и мы с ним говорим о разном, куски фраз, выдранные из чужих диалогов, - как выглядит моя уязвимость через призму Твоих глаз.
Поворачивается и смотрит на меня также, как на горы. И я леденею, как гора, только солнце алым малюет мои пики и веки смыкаются и размыкаются в такт виолончели тишины.
- Она выглядит силой для меня, - в своем закате я прижимаю краски к груди, целую пригоршню их.
- Они стоят рядом. Сила и слабость, - Тагар наклоняется, чтобы поднять желтоватый кусок льна. - Я натяну тебе холст к вечеру, - смотрит на часы, - если ты, конечно, не боишься рисовать левой рукой, - усмехается.
И только тут я осознаю, что… о, Боги, правая рука безнадежно обездвижена. Я шевелю пальцами левой руки и примеряю кисть. Волны волнения, смешанные с предвкушением прокатываются где-то между мной и моей кожей, электризуя изнутри, зажигая.
В снегах замёрзшего Омало в любом случае происходит всё неправильно, так почему же не продолжить стирать прописные истины, стереотипы и правила, отодвигая ставшую дымкой реальность. Занавес колышется, в темноте я вижу, как раскрываются его шторы. Возможно, сегодняшнее представление только для меня и маски будут сорваны?
Цыган оборачивается. Картина Врубеля «Демон» всегда была моей любимой, что-то незримо возвышенное трогало мою душу при взгляде на неё. Изо всех мировых шедевров, я бы безоговорочно выбрала её в качестве фаворита. Самая прекрасная, душа Мастера. Глаза Тагара впитали его образ. «Демон» хранился в черноте его зрачков.
- Тамара?
Я улыбаюсь. И по случайности ли меня назвали Тамарой?
- Я буду ждать, - поджимая губы и холодеющими пальцами сминая и без того гнутую щетину.
- И я. Буду, - опасно, покидая меня в сфере новых чувств, раскрыва взору изгиб смуглой шеи.
- Только если ты готов открыться, - острым полушепотом как кинжалами ему в спину.
В моей голове новорождённый образ уже обрастал деталями. Смогу ли я нарисовать то, что задумала? Покажет ли он мне то, что будет необходимо? Я не была гениальным художником, но мне хватало крошечной искры, чтобы развести огонь. Тагар не был искрой, он сам был огнём. Не сгорю ли я в его раскрытых глазах?
Драконы Живут в Глазах
Тагар тихо играл на старой чёрной гитаре, пока я медленно, неспешно грунтовала пожелтевший холст. Белый грунт ровно ложился на поверхность, островато пахло краской. Мелодии, которые Тагар играл, успокаивали, замедляя биение уставшего сердца. Положив гитару на колено, он, прикрыв глаза и облокотившись спиной о стену, перебирал длинными пальцами струны, звук выходил чистым, нежным, вселяющим надежду.
Я закатала рукава своего розового свитера с низким горлом, в который переоделась перед рисованием. Мои вещи были грязными, их я оставила в банной, сама же вернулась к знакомому розовому свитерку и цветастой юбке почти до пят. Я сидела, подложив под себя ногу, и водила широкой малярной кистью по холсту. Грунтовка засыхала быстро. Я знала, что для полной просушки грунта потребуется не меньше суток, но ждать не хотелось, поэтому я выставила холст перед камином на несколько часов. В это время я пила травяной чай (мой любимый травяной чай, заваренный заботливыми руками многогранного цыгана) и слушала, как беззаботно перебирает струны Тагар, пытаясь найти в темнеющем небе отголоски своих нот.