Колокольчики
В марте у Таты родился мальчик. Она плохо перенесла роды и несколько недель лежала в постели, ослабленная и бледная. Кроткая, смиренная и нежная, Тата нравилась мне больше. Болезнь сбила с неё всю спесь. Нехотя и с горечью она, все же, признала, что отец её сына - другой мужчина. Тата хоть и обещала в недалёком будущем стать хорошей матерью, к ребенку не особо тянулась. Все эти месяцы она искренне верила в созданную внутренним подсознанием ложь и мечтала разделить свою жизнь с Тагаром. Осознание невозможности этого погрузило её в глухую беспросветную печаль, выхода из которой она и сама не видела, только часто вздыхала, по нескольку раз переплетая свои тугие блестящие косы и бездумно вглядываясь в овальное зеркало, которое отражало красивое бледное лицо, потерявшее всякий интерес к жизни.
Тата была как цветок, выросший в этих местах. Тагар - свободным ветром, что рассекал осоку меж Кавказских гор. И, хотя она постоянно твердила, что будущего у наших отношений нет, но и у их отношений также не было ни шанса на продолжение. Возможно, Тагар был обречён не принадлежать никому. Свободный сердцем и прекрасный душой, рождённый, чтобы своей улыбкой словно маяк освещать путь заблудшим в море жизни душам.
В начале апреля снега начали таять, погружая пробуждающуюся природу в озёра талых вод, что наполняли замёрзшие за зиму водопады и реки обильным притоком свежей питьевой воды. Весна в горах была… завораживающая. Поля покрывались целыми полотнами из красных, малиновых, фиолетовых, синих цветов, распускались горные маки, лаванда, эдельвейсы. Зацвели деревья, окутывая всё в нежно-зелёный и изумрудно-болотный. Снег по-прежнему лежал на вершинах гор, и ночью часто налетали вьюги, покрывая едва распустившиеся цветочные ковры белёсой вуалью уходящей зимней неги. Чем теплее становилось, тем грустнее была я. Шесть месяцев я провела меж двух горбатых хребтов Омало. Здесь я умерла и родилась заново, здесь я познала каково это - выживать. Я обрела одиночество, я прошла через боль, я научилась не верить своим страхам. Я научилась быть женщиной и Богиней.
Я по-прежнему чувствовала себя чужой, чужой среди суровых тушинцев, но стоило мне ступить на порог кирпично-деревянного домика возле лесной опушки, как волна благословенного гостеприимного уюта увлекала в океан беззаботного счастья.
Тагар был ветром, ветром и остался. Я не смела и не могла бы ограничивать его свободу и не пыталась загнать в какие-то рамки, которые бы сжимали его снаружи или изнутри. Нельзя посадить в клетку ветер, нельзя посадить в клетку ночь, они всегда вырвутся на свободу.
Я рисовала его почти каждый вечер, он играл на гитаре и пел на разных, незнакомых мне языках. Мы пили чай из высушенных трав после заката. Травы обитали у Зарины на кухне, они свисали ароматными сухими пучками, которые мы понемногу срезали, уменьшая их количество к весне. У меня была своя кружка, синяя. Просто синяя жестяная кружка. Но она была только моей, в доме родного мне человека, возможно, только возможно, и в моём доме тоже.
Я взбиралась на самый верх сванской башни, оттуда, через крохотное оконце открывался захватывающий вид на Омало, окруженное горами, цветущими полями и ярко-синим небом. Было чувство, что я очутилась в магическом мире Хаяо Миядзаки, который он так трогательно изобразил в "Ходячем Замке". Выглядывая из окна сванской башни, я ощущала себя Софи, впервые распахнувшей дверь на балкон, с которого пред моим взором представали восхитительные альпийские пейзажи под душевную классическую музыку. Я помню это чувство при просмотре - чувство счастья, лёгкости, чувство надежды. Выглядывая на розовеющее вдали небо за великими хребтами видавших расцветы и падения цивилизаций гор, я наполнялась надеждой, вдыхаемой с ароматом полевых цветов и свежести утра - надеждой на то, что человечество преодолеет ту веху, овеянную вечным страданием и горестями болезней, смертей, разлук и рухнувших мечтаний, что однажды мы сможем жить на планете свободного выбора и сами выбирать путь, по которому пройдём. Однажды, я смогу прикрыть глаза, чувствуя, как горный ветер треплет мои волосы и бросает в лицо запахи свободы, крепко сжать в ладонях Его руку, и с сердцем, полным надежды, заглянуть в безграничные счастливые просторы будущего, ставшего настоящим. И меж нами не посмеет встать ничто земное, ничто небесное, ничто и никогда.
Воздух понемногу теплел днем, и я могла выбежать на улицу в одном свитере, радуясь каждому мгновению. Вот же ж! Я перестала замечать, когда привыкла вставать почти с самым рассветом, когда стала ложиться с закатом, когда научилась улыбаться тому, что поют птицы и светит солнце. Я чувствовала себя частью природы, частью гор, частью Земли. Мой розовый свитер тоже стал частью меня; пропахший Тагаром и тонким ароматом мяты с чабрецом. А Тагар пах табачным медом.