Я не была убита или подавлена, первая волна раздирающей душу грусти прошла, и я спокойно, хоть и немного безучастно, проживала свою жизнь. Стараясь делать всё механически, не задумываясь, я давала своему сердцу и телу пространство для обыденности. Иногда, месяцы, проведенные в Тушетии, казались лишь долгим, красочным сном. У меня не осталось ничего, напоминавшего о Тагаре, разве что висевший на стуле в комнате свитер, который я изредка гладила холодными пальцами.
Июль подходил к концу, когда анестезия безучастности прошла. Я будто бы вдохнула полной грудью, вынырнув из океана безразличия, в котором сама себя утопила. Вдруг, я осознала, что мне как-то нужно продолжать жить, другой жизнью, без тех чувств, а их спрятать в далёкий чулан своего сердца. Но, как бы яростно я ни старалась запрятать их, они вырывались на свободу.
Я была потеряна, я потеряла себя, оставила там, в своей первой картине, в Омало. Зачем я вернулась? Ничего не радовало меня в городе. Мне вдруг стало невероятно тесно среди каменных джунглей, я никогда ещё не задыхалась так сильно, как сейчас.
Общее неприкрытое любопытство особенно сильно придавливало меня своим нескончаемым весом вопросов. Начиная от редких телерепортеров, которые временами ловили меня на улице по пути на работу, и заканчивая самыми близкими родственниками, - все мечтали побывать в глубинах моей памяти, моего мозга, моей души; каждый стремился прожить мою зиму по-своему и всё новые и новые вопросы постепенно создавали вкупе чью-то чужую историю страха, одиночества и лишений.
Я только усмехалась и не пыталась их переубеждать. Ведь что я могла рассказать такого, что они хотели бы услышать? Ответьте же мне! Что я могла рассказать? Что мне спас жизнь цыган, который чувствовал космос и мог лечить прикосновениями. Что я спасла его, победив свои страхи и сомнения. Что я распахнула свое сердце настолько, насколько только могла, и он и сейчас незримо был во мне, частью своего существа, своими запахами и моими мыслями о нём. Что я скажу им? Мама, я хочу жить в горах, в нищете, в холоде и лишениях, я хочу любить своего мужчину до тех пор, пока Вселенная позволит мне, я хочу быть его музой, хочу, чтобы он был моим вдохновением, я хочу познать весь его мир; я продала свою душу Демону, которого так трепетно выписывал Врубель, моя Тамара умирает без него, он стал моим лекарством и без него я рассыплюсь мрачным прахом по земле этого города. Скажу ли я так? Нет, не скажу. Я слишком слаба, чтобы победить мою внутреннюю сущность, полную страхов, сомнений и предрассудков. Я не свободный ветер, а всего лишь часто повторяющиеся аккорды в нотах его беспрестанного вальса. Я слишком слаба, прости меня, Тагар.
Каждую ночь мне снился родной образ, который я оставила в горах Кавказа, каждую ночь я молила Бога о том, чтобы мне, глупой мышке, дали второй шанс. Ещё один шанс, пожалуйста, ещё один шанс!
Как снег на голову свалилась новость о ежегодном корпоративе в Тбилиси. Я не могла ехать, я не могла не ехать. Одна лишь мысль о том, чтобы вернуться бросала меня в дрожь.
Коллеги превратно поняли мои слёзы, выплаканные тайком ото всех в пустом конференц-зале прямо после объявления о путешествии. Ухаживавший за мной старший менеджер и вовсе решил, что из-за сильной душевной травмы, связанной с этим городом, мне противопоказано даже думать о нём. Люди… Любящие судить обо всем по обёртке. И пусть бы даже суждения их не несут никакого злого умысла, языки разносят высказанные кем-то предположения (и принятые широкими массами за истину) и судачат о них, перемалывая в сущий прах. Старшего менеджера (так не кстати любившего примыкать в широким массам в своих размышлениях об истине) звали Кирилл, он был не особо солидным, но миловидным и добродушным мужчиной, который как мог оберегал меня и заботился. Мне очень нравился этот тёплый человек, но от его заботы было тошно.
У меня не осталось ни единого напоминания о Тагаре, кроме грязно-розового свитера и медленно выветривающегося запаха мёда с табаком. Что если я не выдержу всех этих чувств и умру от горя прямо там, ловя раскрытыми глазами снежинки. Мысль о том, что все будет также, но уже как было не будет, раздавливала меня под пятой безысходности. Грузия по-прежнему останется могущественным прибежищем ветра, резвящегося средь зеленеющих холмов и остроснежных горных вершин; только каково в этом урагане место хрупкого прошлогоднего листочка?
Мы рождаемся, чтобы умереть. «Какая у тебя цель. В жизни?» Умереть. И это не пессимизм. От момента, когда мои глаза впервые увидели земной свет и до момента, когда они навсегда для него закроются, пройдет всего лишь несколько десятков лет и зим. Наша жизнь скоротечна и бессмысленна в рамках величия Галактик и Космосов. Растрачивая себя на обыденности и следуя предписаниям кодексов общественных норм и устоев, мы упускаем шанс познать истину, скрытую в познании себя. И мне не обязательно, сосредоточив взор на межбровии, парить в вечной медитации где-то среди ледяных пустыней Гималаев, чтобы познать Бога.