Бог в Его глазах. От тонких взглядов, до соприкосновений шершавой после мороза кожи, от тихого дыхания по ночам до бешеного сердцебиения в спину - Бог в нем. Всё, что он чувствует ради меня и всё, что я чувствую ради него - Бог. Каждая мысль, каждое произнесённое и немое слово - Бог. Каждое желание, высказанное и невысказанное - Бог. И мы, создающие новую Вселенную меж скрещенных ладоней… Переполненные Богом, которому мало места в груди, который останавливает сердца, замедляет биение и выливается тёплыми, солёными слезами из неотрывно поглощающих взгляды друг друга глаз.
Я родилась, чтобы умереть. Поставив цели и осуществив их, удостоившись статусов и почестей, построив семью и проводив в добрый путь младшее поколение, я родилась, чтобы умереть. Но, о, Всевышний! Я уже испытала смерть, будучи живой, и смерть боле не страшила меня. В мире так много любви, о которой говорят и так мало любви, которую чувствуют. Любовь проходит новым утром, а, может, в новом году, в любом случае, смерть прерывает любовь. Что за нонсенс, должно быть, эта самая ваша любовь, раз ее может прервать обыденная, столь малозначительная смерть!
Бог есть любовь.
Любовь… нетленная и неподвластная веянию смерти. И если драконы обитают меж радужкой и зрачком, то лишь потому, что в зрачке обитает Бог. И одному ему, Творцу, ведомо, что я испытываю, когда Бог во мне и Бог в нем встречаются в пересечениях мимолётных взглядов.
Моё тело рождено, чтобы умереть, но мои глаза будут жить вечности, вне времени и пространства столько, сколько будет существовать Господь и сколь долго в своей бесконечности будет он существовать, столь же долго будут жить глаза Его, наполненные Богом.
Любовь не имеет преград, и не страшится смерти, и, если я хочу любить Бога, я буду любить его в глазах своего мужчины. И меж нами не посмеет встать ничто земное, ничто небесное, ничто и никогда…
***
Кирилл, в крайне приподнятом расположении духа, сидел со мной в самолете, скрестив ноги, напевая какую-то незатейливую песенку и перелистывал бортовой журнал, пока я отрешённо смотрела в иллюминатор.
Темнело, а горы внизу были будто бы нарисованными или из фильма, фильма о моей жизни. Я видела поля, покрытые последними пёстрыми цветами, я видела снег, и снег действовал на меня, как катализатор воспоминаний. Прижавшись к окну, я тихо возрождала в памяти картины, наполненные незабываемым шармом аутентичности. Другая планета, за границей разумного, вне граней осознаваемого мира. Зачем я уехала? Почему он отпустил меня? Прошло уже столько месяцев, и зима в Омало казалась болезненным, незаживающим сном, в то же время сном прекрасным и сказочным, будто бы и не из моей жизни вовсе. Правую руку ломило на перепады высот, и я улыбалась, прижимая ее к груди. Игрушечные, слишком маленькие и слишком разноцветные, горы всецело поглотили меня, внутри вспыхивали фейерверки так и не ушедших в прошлое воспоминаний. Сквозь пелену туманной дымки забвения перед глазами я боялась. Боялась на все деньги, что у меня были нанять водителя-смельчака и по полузамёрзшей, смертельно-опасной трассе уехать в недра оставленного мною сердца — в Омало. Я хотела вернуть своё сердце, и моя решительность пугала меня. Еще больше я боялась ветра, который уже давно позабыл о своём полупрозрачном потрёпанном листочке, которого он закружил в страстном танце холодного октября. Что если ветра и вовсе больше нет в тех краях? Чувствуя, что утопаю в накрывающих меня разрушительных шквалистых волнах мыслей (словно бы я была одиноким маяком на краю скалистого утеса), я позволила кристаллическим солёным каплям сорваться с полуопущенных ресниц. «Поплачь и боль уйдёт» , - говорил Тагар. Но сколь много слёз надо выплакать, чтобы ушла боль отсутствия твоих бесконечных тёмно-голубых глаз?
- Тома, - как пушечный выстрел в непоколебимой звуками гавани моего внутреннего диалога, и, ох, как я ненавидела это сокращение своего имени! - Может быть, ты хочешь поговорить об этом? - Кирилл отложил журнал в сторону, всё его лицо было преисполнено искренней заботы и участия, - Расскажи мне, тебе станет легче, я всё готов выслушать!