Мой коллега листает на телефоне сделанные за время ночного рандеву фото, улыбается, счастливый. Его счастливое лицо делает менее чуточку радостнее. Я прячу свою улыбку за крохотной чашечкой кофе.
- Эта ночь стоила того, - тихо сообщает он, - и я рад, что у нас еще есть несколько дней, чтобы насладиться этим городом. Ни в жизни бы не подумал, что буду в таком восторге! - вдруг он хмурится, - Но ты, Тамара, разве к тебе здесь не приходят все эти, - он жестикулирует руками в воздухе, сталкивая на пол подставку с салфетками, - воспоминания?
Я наклоняюсь, чтобы поднять распластавшиеся по кафельному полу серые кусочки бумаги. Так я выгадываю несколько секунд, чтобы собраться духом и не сболтнуть лишнего.
- Приходят, - честно отвечаю, ставя салфетницу на стол и поглядывая на пару занятых рядом с нами столов, - я скучала по этим местам, - смотря в раскрытые ладони, неохотно признаюсь ему.
Слышу, как рядом о чем-то спорят трое мужчин на повышенных тонах. Фоном мне что-то говорит Кирилл, но я почему-то сосредоточена на слегка крикливом грубоватом говоре и мне требуется еще где-то половина минуты, чтобы понять почему же я все-таки вслушиваюсь в их незнакомую, агрессивную речь.
-... съездить? - Кирилл допивает свой остывший кофе и косится на размахивающих руками мужчин в теплых вязаных свитерах и небрежно накинутых кожанках потертого грязно-коричневого цвета.
«Омало» - твердит низкий голос с хрипотцой, «Омало!» - возмущается скрипучий, пожилой голос, «Омало...» - неуверенно потягивает гнусавый баритон.
- Омало? - тихо повторяю про себя я и изо всех сил сдерживаю всколыхнувшееся в порыве нетерпения сердце.
Кирилл просит счет и мы, расплатившись, выходим на улицу, что встречает нас туманным светлым утром, с запахами гари и бензина. Я медлю, неспешно делая свои размеренные шаги от кафе. «Тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь...»
- Поедем в отель, спать, - Кирилл сладко потягивается и вопросительно смотрит на задумчивую меня.
- Мне кажется, - тяну, нерешительно, - что я оставила на столе бумажник, - поднимаю пугающе решительный взгляд на помятого, но такого счастливого коллегу, - подожди меня здесь, я вернусь через минутку.
Знаешь, Тамара прошла восемь километров в метель, на грани смерти, на грани вечности, Тамара позволила своему недоверчивому сердцу, полному предрассудков, раскрыться, Тамара наконец-то обрела понимание наполненности и Времени, Тамара нашла Бога, которого всегда искала не там. Неужто теперь Тамара позволит себе снова стать безбожной, серой, прозрачной каплей обыденности на карте океана истории?
- Извините, Вы, - медлю и кусаю нижнюю губу, - вели разговор про Омало? - мое появление подле стола споривших мужчин моментально заставило их замолчать и перевести свои пронзающие, словно иглы взгляды на мою закутанную в длинную куртку фигуру. Видя затянувшуюся паузу непонимания, я продолжила. - Можете ли Вы отвезти меня туда?
Один из мужчин сразу же что-то произносит другим по-грузински и смеется.
- Вот, Гоги, погляди, ищо одна аванутристка! - и глаза у него игривые, как будто бы в тепло-шоколадных зрачках плескается ром, эти смешные, озорные глаза делают его угловатое, покрытое глубокими редкими морщинами лицо чуть приветливее.
Немногочисленные посетители кафе изредка поворачивают свои любопытные головы в направлении шумного стола, неодобрительно косясь на белолицыю иностранку.
Названный Гоги, стучит большими пальцами по столу, будто размышляя о чем. А на улице солнце светит ярко, врываясь пыльными лучами в широкие, дребезжащие окна заведения, красивая музыка по радио играет где-то на заднем фоне, запахи, запахи. Кофе, крашеное дерево, табак, ель, бензин и снова кофе – мешаются, немеют под кожей, замедляют сердцебиение. Это все как будто бы не из жизни этой, не из этого мира, это — отголоски давно прожитых дней, утекших в реку Времени воспоминаний. А у Всевышнего Времени нет, и в такие моменты мне кажется, будто стою у Его порога, всегда только у порога, слишком робкая, чтобы зайти. Жизни за жизнями, тысячи и тысячи лет, захожу на порог и стою, ни разу еще не решившись войти, хоть и двери нет и врата открыты. Но я хорошо знаю это чувство Бесконечности, которое плещется на Его пороге, там я его и вкушаю, там я оживляю свое мертвое сердце, оттуда я черпаю силы. И картинки проносятся перед глазами, пока солнечная пыль в громовой тишине парит на уровне глаз, слепит слегка своей яркостью. Нет, это не земная реальность, в ней не чувствуешь. В ней мысли, мысли, бушующими потоками затапливают весь земной шар, и правда, древние ведь говорили о потопе, мы затоплены, по самое небо — мыслями, желаниями, действиями. На поверхности нет места чувствам, потому что чувств не осталось, люди не чувствуют друг друга глазами, они не умеют, им надо щупать руками, втягивать носами запахи, пробовать на вкус, перемалывая кости. Ныряешь в этот океан и как из него выплыть? Мы научились дышать под водой, как будто бы забыв, что без кислорода погибнем. О эти упоительные жизни, прожитые в галлюцинации острой гипоксии сознания! А мне так хотелось снова вспомнить как дышать, выплыть на поверхность... Но что там, на поверхности? Если вся жизнь здесь, в недрах океана, на глубине, без света, без солнца, без воздуха, жизнь, которую принято называть реальностью. Возможно, только возможно, в этой жизни я вдруг начала захлебываться. На поверхности мне нет еще места, но и здесь, в глухой затопленности бытия мне начало становиться душно. Что сделать, чтобы переступить порог? Что сделать, чтобы выплыть на поверхность, на ослепительно сияющее солнце? Следовать своему...сердцу?