Наверное, Пеструшка ещё долго изливала свою желчь, но я отключился, будто я в своём, родном и безопасном мире, пришёл после смены, лёг на диван, и включил телек на новости, он о чём-то бормочет, что-то рассказывает, к чему-то призывает, а у меня душа улетает в объятья Морфея.
Я уже посапывал, как сквозь сон услышал вой.
Актаре сидела на полу охватив голову и протяжно выла.
— Ну что девка, давай одеваться и пойдём. — нечего нам здесь задерживаться, — мне тут не рады.
Человечек сидит.
Мерзкая тварь!!!
Ненавижу!
Сдохни колдун!!
Взываю истинную кровь Волка. Обращение пара мгновений. Человечек удивлён.
Сдохнешь с удивленьем на морде.
Прыжок! И…
Боль… Боль… Боль…
Океан боли… Боль меня выгибает дугой… темная пелена застит глаза.
Вечность боли.
Слабость… Нет сил поднять руку…
— Вот дура, она бросилась на хозяина, и смотри сумела обратиться в метоформу Ликана. А знаешь Пеструшка, ваш расовый Божок Аме так себе, слабоват в Менталистеке. По нормальному, Магия Подчинения должна не допустить саму мысль о нападении. — я с интересом смотрел на последствия непокорности.
Колбасить её перестало, теперь она просто валялась, раскинувшись как звёздочка.
Острый кислый запах, волчьей мочи забивался в нос, раздражал слизистую. Приторно кислый, привязчивый запах.
— С Блохастыми бывают сначала проблемы, надо было всё-таки её сразу поставить на место, тогда и не кинулась бы, но это можно исправить, хоть сейчас, только скажите, я её в бараний рог согну. — предложила Пеструшка.
— Ну что Актаре, ещё попытаешься броситься или начнём нормально общаться? — я задал прямой вопрос прикидывая что дальше с ней делать.
— Ненавижу тебя! Убей меня голоухий, просто прикажи умереть. Не буду жить Омегой, как твоя подстилка, что хочешь делай не буду. — заскулила новенькая.
Ничего у меня с ней не выйдет по-хорошему, ну да ладно я пытался, сама не захотела, будем ломать.
— Я тебе не дебил малолетний, чтобы за любовью бегать, мне твоя любовь до хвоста, захочу раком поставлю перед строем, захочу на убой отправлю. Ты либо служишь мне, либо пожалеешь, что не сдохла на поединке. — я не хотел её ломать, попытаемся для начала слегка припугнуть.
Авось и прокатит.
Пеструшка сидела на досках и с интересом следила за воспитательным процессом. Явно не одобряя мою мягкотелость.
Небось прикидывает как ломать будет.
— Пеструшка выдай нашей Омеге форму.
— Лови, засыха, — Пеструшка кинула ей комок синих тряпок — поклонись в ножки что на штанах мутью оставили, девки предлагали всё разрезать, чтоб твою лысину видно всем было. Все бы обдувало и блох меньше было бы. Блохастая сучка.
Ну откуда в девке восемнадцати лет столько злобы.
От удара о бетон комок рассыпался, шорты отдельно, куртка отдельно. Отрезанные штанины и рукава. И кучка лоскутков вместо белья.
Не форма, тряпьё, но, впрочем, у меня в загашнике кое-что есть её переодеть, но пусть сперва помоется.
Актаре пару секунд смотрела на тряпьё, а потом ни слова не говоря наступила ногой на один огрызок и выпрямившись порвала на две части, куртка последовала за шортами. теперь тряпьё носить точно невозможно.
— Ты что творишь. Дура. Да ты у меня её сожрёшь! — я просто психанул.
— Да Человек.
Дальше начался сюрреализм, будто, я смотрю старый японский, дурацкий, андеграундный фильм.
Азиаты могут удивить неискушённого зрителя запредельщиной.
Актаре начала засовывать себе в рот обрезок рукава куртки, тряпка не лезла, и она стала помогать пальцами.
Пеструшка подскочила, вырвала изо рта рукав. Актаре не отпускала и потянула к себе, она, конечно, сильнее, и Пеструшка понемногу стала отпускать.
Подсечка и Актаре падает на пол. Пеструшка тянет её по бетону.
— А ну прекратить, что за хрень происходит! — я ору на всю округу.
Девки цепенеют.
— Аауксель, Вы так и не поняли? Не может быть! — В голосе Пеструшки сквозило удивление.
— Не понял что?
— Непоняли этого! — пальчик Пеструшки указал на рукав, побывавший во рту.
Так, у нас, конечно, получился очень содержательный разговор, но я ни черта не понял.
— Девушка, представьте, что Вы учитель в школе, а я с Актаре школьники, и Вы стоите перед доской и рассказываете простые истины. Мы во внимании. — я устроился поудобнее и приготовился слушать.
На меня уставились четыре глаза. От удивления Актаре выпустила тряпку, чем Пеструшка не преминула воспользоваться.
— Ну хорошо. Если в двух словах то, в отличии от всех обычных Благодетельных Богов, которые не вмешиваются в душу верующих, при покорении Рабскому Богу Аме, происходит слияние Души и Разума с Сущностью, при этом волк теряет Свободу Воли, полностью став марионеткой Аме. К счастью, Разум Сушности и разум волка сильно различны, и при должной силе воли, Омега, может истрактовать приказ хозяина ложно и попытаться обмануть разум Аме, нет прямого нападения можно не опасаться, но вот обмануть сможет. Вы Аауксель не подумав сказали про тряпки есть. Омега смогла истолковать это как приказ и попыталась затолкать тряпки чтобы задохнуться. Самоубийство раб не может свершить, но ей хватило воли попытаться обмануть Аме, и вполне успешно.
— Именно поэтому нас Омег ломают, не из-за садизма или желания покуражиться, нет всё проще, нас ломают, чтобы нам не хватило воли и мужества себя убить. Когда тебя как тряпку при всех используют, в душе что-то ломается, и уже нет воли, просто нет. меня ломали вечером. А на ночь все разбрелись по казармам, а меня просто бросили, у нас в Учебке есть такая традиция, когда все расходятся, на турник вешают петлю, кажется, просто сунь голову, и все муки кончатся. Ни разу не совали.
— Я тоже не смогла, я ночь просидела на спорт площадке, прижавшись к турнику, у меня не было воли всё закончить.
— Вы Аауксель, жестокий человек, вы не убили её, когда она была Альфой, вы не сломали её, когда она стала Омегой, вы хотите, чтобы она сама убила себя. Зачем? Просто убейте нас и все на этом. Чем жить Омегами, сдохнуть лучше. — скулила Пеструшка
Девчонка, тоже уже не та, совсем не та, что я встретил в библиотеке. Отвернулась, скулила. Её голос дрожал, она плакала, её плечи подрагивали, нос хлюпал, хвост обвис, уши поникли, она вся такая, жалкая, несчастная.
Моё сердце обливается кровью, разум говорит, что я должен избить её, рабы если почувствуют, что хозяин даст слабину от слёз, просто перестанут служить. Железный закон:
«если раб плачет – ударь его, чтобы он плакал за дело»;
Нас учили обращению с рабами. К чертям, я хоть и мерзкий подонок, но не стал первым учеником, и во мне нет силы бить девчонку, и слава всем Богам, я ей не хозяин.
Я просто отвернулся, не могу смотреть на горе. Это плохо. Мир жесток, а это слабость.
— Актаре, ты бы хоть успокоила Пеструшку, она всё-таки тоже людь.
— Я Пёстрых только пинками под хвост успокою. Отбросы, бездари, ничтожество. — немедленно взорвалась волчица.
Я не стал вмешиваться, и мы все молчали пока она успокоится.
— Простите меня Аауксель, не знаю, что на меня нашло. А ты тварь встала и пошла в рабский барак мыться. Засыха, от тебя санинной за версту несёт Блохастоя. — без перехода, со слёз на крик пустилась девка.
«За версту несёт»; да магия речь переводит великолепно, я правда подзабыл какие меры длины в этом мире.
— Ты Актаре, сама виновата, что пойдёшь обнажённой, нахрена порвала форму. Ну и дура! — я принципиально не буду жалеть эту волку.
Девка взрослая пусть уже отвечает сама за принятые решения. Сама захотела драться на смерть, теперь пусть живёт Омегой, сама порвала шмотки пусть ходит голой.
— Лучше голой буду ходить, чем одеть тряпки, по ним Омеги топтались. — сквозь зубы ответила девка.
Ну тогда маленькое представление. Я собрал в кучу тряпки, облил керосином и чиркнул спичкой.