— Мы как пепелины?
— Эти истеричные дуры, бесконечно бубнящие об Имире? Нет. Тут другая причина: Хель не должна знать меток, кодов и остального об Иггдрасиле. Она использует любую информацию о нем, чтобы выбраться. Поэтому все Асы сильнее, быстрее и живучее людей… Эйр старается. У вас есть доспехи, телохранители, вы одной рукой можете сломать шею человеку — все лишь для того, чтобы сохранить свою драгоценную жизнь, Безымянный.
Пищит система, телохранитель открывает глаза.
— Давай же сравним…
И Модгуд закрывает глаза. Слабая улыбка на лице, пальцы расслабленны — как будто она слушает музыку далеких и неведомых сфер. Время течет для нее медленно, тяжело разбиваясь о призрачные потоки живых и мертвых.
— Да, это похоже на матрицу. Но я ее никогда не получала…
— Значит, это всего лишь программа?
Модгуд улыбается.
— Я ведь здесь сижу не от самых начал… Кто его знает, что было до меня? Когда Иггдрасиль только прорастал сквозь все миры, связывая их в одно целое? Когда только создавалась система воскрешения? Что было до того? Это знает лишь Хель, получившая старые базы, и Один, первый из Асов. И после всего этого я хочу тебя спросить: автор этой работы — Локи?
— Да. Но откуда…
— Давным-давно ко мне прилетали два ворона, одна разделенная на две части матрица… Тоже его работа. Тонкая и искусная, не то, что здесь…
Ас поднимается, собирается идти, но замирает в дверях. Модгуд уже привычно улыбается с той стороны мира, мимо нее проносятся потоки душ — все, как было до того. Ничего не изменилось. Безымянный смотрит на нее, долго, испытующе, совсем не по-детски.
— Почему ты мне помогла, Модгуд? — спрашивает он. Слова падают и разбиваются о холодный бетон пола.
— Вспомни обо мне, когда поднимешься, Ас…
-11011-
Фенсалир — дом Фригг, рядом с Вальгаллой и Брейдабликом. В нем много холодного света, мерцающего и режущего глаза. В нем гуляют вечные сквозняки, ветер колышет полупрозрачные занавеси, гоняет пыль и запах горя и отчаяния коридорами. Тяжелый аромат ландышей проникает повсюду. Он давит, заставляет кровь стучать в висках, отзываться тревожным звоном в голове.
Здесь фейри тоже прячутся по углам — хозяйка чертога слишком похожа вспыльчивостью на Фрейю, слишком быстро отправляет неугодных вниз, в тяжелую духоту Мидгарда, и она глуха к мольбам и просьбам. У нее слишком много власти и слишком много страха утратить ее.
Фригг сидит у открытого окна — и холодный ветер врывается в комнату, тревожит цветы, играет с ее волосами. Первая смотрит вниз — задумчиво и тяжело, грустно и печально. В Брейдаблике — снова погром, снова крики о том, что все хотят его убить, а прежде всего — она, его мать. Бальдр не понимает, что говорит, не видит, как глубоко его слова ранят Фригг. Каждая фраза — кинжалом под сердце. И все же Фригг корит себя — она должна была упасть на колени и умолять, рыдать и просить показать чертежи Брисингамена. Но гордость — превыше всего. И Бальдр умрет, на самом деле, навсегда, и все из-за нее.
Есть еще Локи. Хитрый и огненноволосый йотун уже однажды владел Брисингаменом, пускай и недолго. Фригг смотрит на Мидгард — и грустит. А после поднимается с кресла. Идет долгими коридорами, касаясь пальцами холодных стен Асгарда, оставляя на конденсате долгие следы, истекающие слезами Мидгарда. Сквозняк путается в ее волосах, бродит складками платья и бросает пыль в лицо — словно презирает ее.
Потом — скрип воротов Бивреста, радужного моста. Фригг проваливается вниз, туда, где на краю между людьми, альвами и Асами живет йотун, где проходит граница между теплом нижних этажей и холодом верхних. Тут царят туманы и ветры, неопределенность и сумерки, вечные туманы Льюсальвхейма и тучи Мидгарда. Тени вытягиваются, убегая от усталого солнца, когда Фригг ступает на раскрошившийся бетон длинного карниза. Ветер рвет на ней платье, путает дорогую ткань, грозится в следующую секунду сбить с ног и бросить вниз, на острые пики ребер Имира. Но Фригг молчит — она платит смирением, укрощая гнев и гордость. Локи — последняя соломинка, с помощью которой она мечтает выбраться из вечного ада страха за Бальдра.
Дверь открывает Сигун — робкая жена Локи. Смотрит неодобрительно, но молчит. Глаза в пол, быстрый поклон, вежливое движение рукой: входите. Фригг хочет горделиво сделать шаг — и вспоминает, что сейчас не время. И тоже склоняется в поклоне, переступая порог.
Локи спит прямо перед очагом, в котором пылает огонь. Обложенный подушками, в огромном кресле, словно профессор из старых сказок почти позабытой родины. Фригг впервые видит его вот так: мирно спящим, без ухмылок и насмешек, без злобы и яда в словах.