Лицо улыбается.
— Ты говоришь — она. И говоришь верно. Моя копия… Как маленькая девочка? А примет ли меня та, что живет с тобой? А?
Локи молчит.
— Молчишь, да? Ты ведь даже не подумал об этом… Самонадеянный глупец, мешающий других с землей, по которой ходишь. Ты даже не спросил ее. А что надо будет сделать мне?
— Ты протащишь матрицу одного из Асов через свое царство и перепишешь мне ее копию.
— Что за сумасбродство?
И он начинает говорить. Долго рассказывает застывшему лицу на мониторах историю Бальдра, историю Фригг. Он описывает Хель Мидгард, стремящиеся к небу шпили домов и мерный плеск рек. Он рассказывает ей о Ноатуне, о скалы которого разбиваются зеленые волны морей Муспельхейма. Описывает снег и ветер на вершине Асгарда, текущую лаву в Свартальвхейме и сияющий в настоящих небесах Ванахейм. В историю вплетаются его замыслы, идеи и вера. Горячие слова струятся, и хоть им не в силах согреть комнату, улыбка лица на мониторе теплеет.
— Ты сможешь жить на равных с Асами, но только если мы покажем, что ты все еще остаешься разумной. Что ты — полноценная, хоть и измененная личность. И Асы снова смогут перерождаться. Мы сможем вылечить Бальдра и создать для него подобие Брисингамена Фрейи.
И она соглашается. Но когда шелест его шагов стихает в темноте, когда мониторами снова начинают ползти символы вечной переписи, динамики едва слышным вздохом шелестят: «Разумность? Надежда умирает последней…».
-11101-
Безымянный идет долгими улочками Мидгарда.
Он чувствует перемены. Напряжение и тревога висят в воздухе, туго натянутые между домами и людьми. То тут, то там мелькают светлые лица альвов, спустившихся с высот Альвхейма, то темные, утопающие в дорогой ткани, цвергов из Свартальвхейма. И те, и другие с их испуганными глазами, с дрожащими и робкими голосами смотрятся чуждо между угрюмых, смотрящих на них исподлобья людей. Человеческий поток бурлит, казан страстей закипает — и вот-вот опрокинется и зальет весь мир хрипнущей от крика лозунгов революцией.
Кто-то что-то услышал — и рассказал соседу. Кто-то что-то узнал — и поведал жене. Они чувствуют, что живут во время перемен, чуют их неотвратимую поступь и натянутую и звенящую нить тревоги в душе. Сурт, огненный исполинский ураган, яростный уничтожитель, движется в сторону жилых куполов. И страх заставляет людей быть жестче, на миг позабыть о последней жизни и вернуться в бушующий страстями Мидгард.
Безымянный смотрит на все это — и чувствует, как внутри него таится то же. Ярость и отчаяние, злоба и разочарование — что вокруг, что в сердце. Ему кажется, что весь мир обратился против него, пытаясь скрыть ответ на единственный вопрос, который его занимает. Скользящий за ним в человеческом потоке телохранитель — как издевка. Безымянного передергивает при звуках его голоса.
— Думаю, нам стоит уйти. Тут не безопасно.
— Почему? — спрашивает Ас. — Что мне тут грозит?
Телохранитель молчит. Безымянный идет дальше, рассекая толпу. Он не чувствует, как задевает тонкие нити напряжения, как безжалостно рвет их и тянет за собой взгляды, полные ненависти. Безымянный считает себя частью толпы, но он, как и альвы, и цверги, всего лишь еще один чужеродный элемент. Он чувствует напряжение, но не понимает, что находится в самом эпицентре готовой вот-вот разразиться бури.
Сухой обезличенный голос зачитывает названия идущих на посадку кораблей. Очередной порт выплевывает людей под купол Мидгарда, пополняя и без того огромную толпу. Все они — жители пограничных областей. Многие из самого Ноатунна, величайшего порта, другие — из куполов на востоке, там, где все небо закрывают тяжелые щиты защиты от жары.
Там уже невозможно дышать. Восточные купола превратились в печи, огонь Сурта обнял их и раскалил, пролез в трещины, лизнул земли огненными языками и подпалил их. Там уже бушуют пожары, и нет разницы между тем, что внизу и вверху.
Беженцы вливаются в толпу. У всех — отчаяние на лице. Голоса усталые. Плечи поникшие. Беженцы идут медленно, но каждый их шаг — еще один камешек на весах человеческого настроения. Шаткий баланс вот-вот нарушится.
Диктор продолжает зачитывать названия кораблей, когда на куполе ярко вспыхивает точка. Еще миг — и сектор отключается. В сумеречном предзакатном мире — окно в Гиннунгагап. Сыплются осколки, и небо опускает вниз долгий дымный след.
— Уходим! — кричит в нарастающем гуле толпы андроид.