Точно так же, законы моего мира, где объекты взаимодействуют друг с другом, — это объективная реальность, это свойства, которые родились вместе с миром. А моя логика и математика — это всего лишь язык, который я использую, чтобы объяснить, почему два камня, соединившись, образуют кладку.
И тут я понял, что такое «противоречие». «Противоречие» — это лишь абстракция, возникающая из-за избыточности самого языка. Это некое непредусмотренное, косвенное следствие, возникающее из-за того, что язык позволяет нам произвольно переставлять слова, даже если они не описывают ничего, что может реально произойти. «Два плюс два равно пяти» — это просто бессмысленный набор слов, который не имеет никакого соответствия в реальности, потому что реальности с такими законами не существует.
Так я понял, что моя логика — это не повелитель миров, а лишь их верный слуга. Она не диктует миру, каким ему быть, а лишь пытается описать его таким, какой он есть. А Омниверс действительно включает в себя всё — всё, что может естественно родиться и породить свои собственные, внутренне согласованные законы.
И он действительно полон, потому что единственным пределом для него является лишь внутренняя согласованность, а не какой-либо внешний запрет.
Созерцатель
После того как я разобрался, как рождаются законы, я почувствовал невероятное удовлетворение. Мой Омниверс был цельным и логичным, он объяснял сам себя, не нуждаясь в сторонних правилах. Я прекрасно понимал механику его работы, хотя никакой «работы» в привычном смысле не было: существовали лишь распределённые во времени наборы состояний.
Но как в нём «работал» я сам?
Я совершенно точно чувствовал, что «плыву» по времени, что участвую в некоем процессе. Моё сознание менялось от мгновения к мгновению, и «всё, что есть», я принципиально разделял на «то, что было», и «то, что будет». Следуя ранее сделанным выводам, я пришёл к единственно возможному объяснению: время — это не что иное, как один из языков, которые сознание создаёт для восприятия реальности.
Этот язык описывает мне реальность как реку, течение которой несёт меня из прошлого в будущее, но на самом деле она скорее огромное, неподвижное полотно, на котором уже нарисованы все возможные моменты и все возможные исходы. Вселенная — это не процесс, а вечная картина, на которой существует всё сразу: и великие звёздные взрывы, и тихий шелест травы, и мои собственные мысли, которые я только что подумал.
И я — не участник, а всего лишь наблюдатель, читатель этой вечной, неизменной истории. Для меня прошлое — это те точки, которые я уже «прочёл», а будущее — те, которые ещё только «прочитаю». Моё сознание — не более чем безмолвный свидетель, который движется вдоль одной из бесчисленных нитей на этом полотне, создавая для себя иллюзию линейного движения и последовательности событий.
То, что мы называем «выбором», «решением» или «случайностью», — это не изменение реальности, и даже не создание новой её версии. Это просто момент, когда фокус созерцания переходит в точке пересечения от одной нити к другой, сосредотачиваясь уже на ней.
Фактически, реальность состоит из множества таких точек мгновенного созерцания, между которыми прочерчены все возможные линии — и каждая цепь этих линий соответствует отдельной личной истории.
Но если я лишь читатель, то реален ли я сам? Разве можно считать настоящим того, чьи варианты уже заранее прописаны? И что же с теми бесчисленными «Я», которые перескочили на другие нити? Являются ли они тоже мной?
Вопрос моей собственной реальности решился просто: принцип базовой констатации утверждал, что если я чувствую, что я есть, — значит, я реален. Если субъективно я чувствую себя последовательно движущимся во времени, — значит, так оно и есть, потому что иного я не наблюдаю. По тому же соображению, мои альтернативные «Я» были, скорее, самостоятельными личностями, потому что я их никак не воспринимал, а они наверняка чувствовали себя только собой.
Разве что, все они вместе со мной были родственны некоему общему «Я» в нашем прошлом, от которого мы все отделились в некоторой точке выбора. И каждый я-текущий был «предком» множеству других версий, на которые неизбежно разделялся каждое мгновение. Этот мгновенный «Я» каждый момент был не более чем хранителем общего вектора движения, который влиял на траектории «потомков».