Особенно его возмутил вывод, что если советская экономика и дальше будет развиваться на тех же принципах, то где-то в последнее десятилетие XX века мы резко откатимся назад, примерно на 7-е место по ВНП, и окажемся в глубоком экономическом кризисе. Спорили долго. Записку назад мы не взяли. Куда она делась, не знаю. Видимо, затерялась в архивах Госплана. В институте ее нет, поскольку по правилам мы могли хранить документы под грифом «Сов. секретно» только один год.
Особенно ладно шла работа с Горбачевым. Он постоянно звонил, иногда просто так — поговорить, чаще — по делу, с поручениями. Писали ему разные записки, включая познавательно-просветительские. По всему было видно, что он готовил себя к будущему, но тщательно это скрывал. Среди людей, которые первыми оказались в ближайшем окружении Горбачева, на разговоры об этом будущем было наложено табу.
В этих условиях Горбачев предпринял два сильных хода. Провел через Политбюро решения о созыве Всесоюзного совещания по идеологическим вопросам с его докладом и о своей поездке в Англию. То и другое состоялось в декабре 1984 года. Оба эти шага оказались весьма дальновидными. Они продемонстрировали партийному активу в стране, а через Тэтчер — и всему миру, что в России есть лидер, который способен предложить нечто новое. Что конкретно, никто не знал, но смутные надежды приобретали шаг за шагом реальные очертания. Постепенно складывалась «горбачевская легенда».
Положение в правящей элите оставалось неопределенным. Управлял страной Константин Черненко — неизлечимо больной человек. По моим наблюдениям, он и не стремился стать «первым лицом», публичная политика была не для него. Да и само его назначение носило в известной мере комедийный оттенок. После смерти Андропова сразу же собралось Политбюро. Расселись за столом. Председательское кресло пустое. Дмитрий Устинов запаздывал. Как только он пришел, первым делом обратился к Черненко: «Ты что, Костя, не на своем месте сидишь?» Последовали возгласы поддержки. Черненко пересел. И там остался.
Черненко жил в основном на даче. На «хозяйстве» был Горбачев, хотя действовать как полный хозяин не мог. Каждый его шаг фиксировался и часто в искаженном виде доводился до Черненко. К тому же у Михаила Сергеевича сложились явно плохие отношения с рабочим окружением Черненко, за исключением Лукьянова, который считался «человеком Горбачева». Лукьянов был заместителем Боголюбова — заведующего могущественным Общим отделом. Остальные советники и помощники явно боялись прихода Горбачева к власти. Тугой узел интриг завязывался на моих глазах.
Уж коль речь зашла о Черненко, я расскажу о своих отношениях с ним. Может быть, отдельные факты добавят что-то к его портрету. Работая в ЦК, еще до поездки в Канаду, я слышал о нем как о слабом идеологическом работнике в Молдавии, но в то же время как о спокойном, уравновешенном человеке. Так оно и было. Но судьба играет человеком.
Помню, как в 1960 году, еще до окончания Академии общественных наук, меня пригласил на беседу заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС Леонид Ильичев и предложил работу инструктора отдела. Я сказал Ильичеву, что уже принял предложение Ярославского обкома КПСС вернуться в родной город в качестве директора педагогического института, который я в свое время окончил.
— Ну, это дело мы с Ярославлем уладим, — сказал Леонид Федорович.
Уладили. Вопрос был решен. Я опять оказался в ЦК, но уже не в отделе школ и вузов, а в Агитпропе. Мне было предложено пойти в сектор агитации, который как раз и возглавлял Черненко. Я отказался. Но причина была, конечно, не в Черненко. По предыдущей работе в Ярославском обкоме я хорошо знал всю никчемность так называемой агитационной деятельности и связанную со всем этим ложь. «Агитация что спутник. Летает высоко, но как только приближается к матушке-земле, тут же сгорает дотла», — шутили агитпроповцы уже в то время. Кстати, Черненко ни тогда, ни после, уже будучи вершителем судеб миллионов людей, ни разу не упрекнул меня в «опрометчивости» моего поступка, наши отношения оставались товарищескими на уровне «Костя — Саша».
Когда я вернулся из Канады и стал директором Института мировой экономики и международных отношений, он начал приглашать меня на свои встречи с высокими зарубежными визитерами — как по государственной, так и по партийной линии. Заходить к нему время от времени советовал мне и Горбачев.