Кроме того, наша нацеленность на обновление жизни (и в этом все дело) требовала крайней осторожности и тщательной обдуманности всех шагов и их последствий. Свою точку зрения на Перестройку я высказал в записке Горбачеву еще в декабре, за два месяца до этого съезда.
На пленуме после съезда был несколько обновлен состав руководства партией. Оно не претерпело существенных изменений. Я вижу в этом серьезный просчет Горбачева. Тогда у него были возможности пополнить верхний эшелон власти людьми посвежее.
Но правда и то, что именно данный состав проголосовал за Перестройку. История наверняка оценит этот великий и мужественный шаг. Да, состав руководителей Реформации был разношерстным, разноликим и разноголовым. Единомыслия по коренным вопросам реформ быть просто не могло. Его и не было. Никого упрекать в этом не хочу. Зломыслия не видел, оно появилось позднее, полагаю, где-то в 1989–1990 годах, когда из-под ног совокупного аппарата — партийного, государственного, военного, надзирательного — начала уходить власть, причем очень быстро.
Однако поехали дальше. Если и были в истории Перестройки события, роковые и для нее самой, и для Михаила Сергеевича, то одно из них — XIX Всесоюзная партийная конференция, состоявшаяся 28 июня — 1 июля 1988 года.
Ее ждали и в обществе, и в партии с большими надеждами. Отчасти срабатывала старая привычка связывать возможность перемен к лучшему с каким-то крупным партийным событием. Но было и другое. Эффективно сработала политика гласности. Люди почувствовали себя свободнее, раскованнее. Политически активная часть общества забурлила всевозможными инициативами. Создавались дискуссионные клубы, различные неформальные объединения: народные фронты, комитеты содействия Перестройке. Впервые публично заговорили о многопартийности, рынке, радикальной переналадке экономических отношений.
Все это набрало новые обороты после публикации "Тезисов ЦК КПСС" к этой партконференции. Их обсуждение очень часто выливалось в острейшие дискуссии, в том числе и в самой партии. Обнажилось то, что было очевидно прежде лишь немногим: разномыслие в партии фактически привело ее к расколу на антиперестроечные и реформаторские силы. Это многоголосое сообщество ждало от партконференции решений, четко и ясно определяющих перспективы развития общества.
Скажу сразу: итоги конференции разочаровали всех — и правых, и левых, и центристов. И это несмотря на достаточно содержательную дискуссию и прогрессивные для того времени резолюции.
Особенно мне дорога резолюция "О гласности". Я был председателем комиссии, избранной конференцией для выработки этой резолюции. Споры на комиссии были весьма бурными. Основная группа работала на даче в Волынском. Потом пришлось дорабатывать резолюцию в соответствии с замечаниями, сделанными на конференции. Многие требовали усилить положение о том, что гласность должна служить социализму.
В итоге получился документ, которым я горжусь. Наряду с усыпляющими заклинаниями, в резолюции утверждалось, что именно гласность как политика позволяет понять "прошлое и настоящее", что гласность — это форма "всенародного контроля за деятельностью всех социальных институтов, органов власти и управления", наконец, что гласность отражает "открытость политической системы общества". Без гласности нет демократии, утверждала резолюция. Практически резолюция о гласности — наиболее прогрессивный и демократический документ тех времен. А может быть, и единственный, перевернувший общественное сознание.
Хотел бы напомнить об одном многозначительном эпизоде. Выступил писатель Валентин Распутин. Достаточно резко он критиковал национализм на уровне республик. Но вывод сделал для того времени довольно неожиданный. Он бросил в зал риторический вопрос: а что, если Россия выйдет из состава СССР?
Одни зашумели, другие зааплодировали. Губительный русский национализм упорно продолжал свою линию на раскол страны, о чем я писал еще в ноябре 1972 года в статье "Против антиисторизма". Сегодня национализм разделся до наготы, срастается с фашизмом. Теперь он называет себя патриотизмом, замешенном на национал-большевизме, то есть нацизме.
Осталось в памяти выступление Виталия Коротича. Дело в том, что в "Огоньке" была опубликована статья о коррупции в высших эшелонах власти, в частности в ЦК КПСС. Вот такого поворота номенклатура стерпеть не могла. Если дело так пойдет, то доберутся до многих начальников. На конференции потребовали объяснений, вытащили Коротича на трибуну. Виталий точно сориентировался в обстановке. Он не стал задираться, отвечать на выкрики, появление статьи объяснил тем, что хотел помочь руководству партии в борьбе со взяточничеством и прочими безобразиями. А в конце выступления передал Михаилу Сергеевичу папки с документами. Это был эффектный ход — всех разбирало любопытство, что там, в этих бумагах. Уж не о них ли, родимых?