Итоги съезда известны. От него многие ждали, как я уже писал, более массированного контрнаступления на реформы, антиперестроечного реванша, устранения с политической арены инициаторов и лидеров Перестройки. Одни ждали, а другие боялись этого. Просчитались или ошиблись, думается, и те и другие. Карасей оказалось меньше, а вот ершей — больше.
Съезд оказался не консервативным, как его часто называли, и не реакционным. Трудно назвать его леводемократическим или центристским, он не укладывается в привычные политические схемы, поскольку выбор на нем не сводился только к правому или левому спектру позиций. Съезд вообще не решал, на мой взгляд, задачу политического выбора. Эта задача была гораздо шире, заключалась, по сути, в выборе психологическом: пойдет ли после съезда партия по пути догматизма — не важно, старого или нового, — или же она наконец укажет на дверь фанатизму, зашоренности любого толка и станет на путь здравого практического смысла, когда политика и ее ориентиры определяются практическими действиями и результатами, а не их соответствием абстрактным схемам и формулам. И с этой точки зрения съезд можно назвать съездом неопределенностей, съездом исторической неуверенности.
Под давлением общественности была изменена редакция 6-й статьи Конституции СССР. Монополии партии на абсолютную власть в стране был положен конец. Отныне КПСС могла действовать только в рамках Конституции и законодательства, наравне с другими партиями. И пусть соизмеримых по рангу соперников не оказалось, важен сам принцип. В юридическом и политическом отношениях КПСС совершила акт "отречения от престола".
Однако тут возникает большое "Но". Казалось бы, открылись возможности для законной деятельности партии. Созданы условия для формирования многопартийной системы. Особенно занимала судьба КПСС. Одни считали, что ей нет места в многопартийной системе, требовали роспуска или самороспуска. Другие ожидали ее "естественной" гибели, как это произошло, например, с ПОРП. Третьи утверждали, что "удел КПСС — не погибнуть в борьбе, а разложиться".
Мои размышления сводились к следующему. Почти 20-миллионная партия не может исчезнуть, раствориться, рассосаться враз и бесследно. Другой вопрос, сколько времени уйдет у любых иных партий на то, чтобы сформироваться, получить поддержку людей, обрести свои программы, опыт, создать депутатский корпус на местном и общенациональном уровнях? И пока всего этого нет, можно было только гадать, как она себя поведет.
Второй мыслимый путь к многопартийности — это образование нескольких партий на базе самой КПСС, на базе стихийноскандального "развода" или спокойного эволюционирования партии. И в такой идее немало рационального. На свой съезд партия пришла внутренне как многопартийная система: четкими и серьезными были размежевания в ней по многим принципиальным вопросам.
Третий путь — образование рядом с КПСС новых политических партий и движений, что, собственно, и произошло. Мне представляется, что формула "единства" в КПСС нанесла в этот момент непоправимый удар по развитию демократии, когда руководство партии вместо реальных земных дел сосредоточилось на карательных мерах против "отступников", то есть впало в истерику.
В стране еще не было многопартийной системы с ее специфическими навыками и институтами. Не было устоявшейся системы новых Советов. Не было экономической базы новой власти и экономической свободы для населения. А значит, по большому счету не существовало и демократии — была лишь демократизация, то есть движение в сторону демократии, которому потребуются многие годы и десятилетия для своего закрепления в сознании и организации общества.
Формально съезд вроде бы сделал определенные шаги по созданию демократических "предохранителей" от возврата назад. Но главное противоречие так и осталось. В содержательном плане Перестройка отвергала многие прежние представления, гипотезы, подходы. Но методологически она их повторила, оставаясь концепцией и практикой революции "сверху". Настаивая на этом своем качестве, она была обречена на новый авторитаризм, что и нашло потом свое выражение в требованиях "твердой руки", "власти порядка", "чрезвычайных мер".
Думается, долговременный результат съезда заключается в том, что он дополнительными гвоздями заколотил дверь в сталинистское прошлое. Взломать ее стало труднее. Но в конечном счете партии вновь недостало ни мудрости, ни предвидения, чтобы влиться в русло реальной жизни. И в сущности, не выглядит парадоксальным, что после съезда партийная элита поехала явно и открыто в еще более реакционную сторону. В процессе самопожирания и одновременно в борьбе за выживание партийная номенклатура в 1991 году, фактически арестовав Горбачева, пошла на антигосударственный мятеж, чем, к счастью России, погубила и саму себя.