Не буду перечислять другие факты. Повторю лишь, что КГБ оставался достаточно мощной организацией, чтобы тормозить экономические реформы. Централизованное управление умирало на глазах. Но его верные адепты продолжали поддерживать уже потухший огонь, старались всеми силами удержать позиции экономической власти — все планировать и все распределять. Система сопротивлялась всеми силами и на всех уровнях.
КГБ продолжал свою работу в том направлении, чтобы окружить Горбачева своими людьми и скомпрометировать тех, кто им мешал. О том, как Крючков и иже с ним пытались стреножить меня, я подробно рассказал в одной из глав о Перестройке. Активно собирались досье на наиболее активных деятелей демократического крыла в обществе — Г. Попова, А. Собчака, С. Станкевича, В. Коротича, Е. Яковлева и многих других.
О том, что КГБ удавалось удерживать систему двоевластия еще и при Горбачеве, свидетельствует пример, причем далеко не единственный. Где-то в конце апреля — начале мая 1988 года возник вопрос о возвращении в СССР знаменитого режиссера Театра на Таганке Юрия Любимова. Я позвонил в КГБ, поскольку возражения шли с той стороны. Там категорически возражали. Сейчас я уже не помню их аргументы. Но в любом случае они говорили не только о нем, о его "подозрительных связях", но и о его жене, которая, мол, тоже не вызывает доверия. И все это происходило в 1988 году, когда все слова о демократии и свободе были уже сказаны. А вот КГБ, опираясь на социалистическую реакцию в партии, продолжал удерживать в своих руках половину власти, если не больше.
Я позвонил Шеварднадзе. Договорились не тратить времени на уговоры, а написать в Политбюро официальную записку. Так и сделали. Записку послали 4 мая 1988 года за двумя подписями. Согласие на выдачу визы было получено 7 мая. Вопрос был решен вопреки возражениям спецслужб.
Повторяю, на дворе шел 1988 год, а стиль партийных документов оставался византийским, приспособленческим — "с одной стороны", "с другой стороны". Продолжалось двоевластие, что и было решающим тормозом реформ. КГБ к тому же явно усилил работу по внедрению в демократическое движение своих людей. В психологии номенклатуры мало что менялось. Подспудное, тайное влияние КГБ доминировало, мало того, оно ложилось на удобренную почву — на страхи прошлого.
В конце концов "кротовая тактика" КГБ постепенно одерживала верх. Горбачева сумели напугать демократической волной. Он начал пятиться, ища спасение во временном откате от реформ, считая его тактическим. Крючков тем временем все делал, чтобы постоянно подогревать веру Горбачева в то, что тот может положиться на КГБ на любых поворотах событий. Не знаю, клюнул на эту приманку Михаил Сергеевич или нет. Думаю, однако, что опасения у него в отношении главы КГБ постепенно укреплялись — таково мое ощущение.
Так это или не так, но в любом случае Горбачев продолжал находиться под усиленным прессом спецслужб. Да и деваться ему было некуда, поскольку с демократическими силами он многие связи уже потерял, а вокруг него сложилась преступная группа заговорщиков, которая не моргнув глазом предала его, ибо состояла из лиц, тесно сотрудничавших с КГБ, или его прямых агентов.
Будучи в Политбюро, я внимательно присматривался к деятельности спецслужб, прежде всего КГБ. Вовсе не хочу всех работников, особенно разведчиков, мерить одной меркой. Там немало порядочных людей. Пишу в этой главе о другом, а именно о карательной системе, которая вместе с КПСС была основой большевистской диктатуры.
Я не располагаю достаточной конкретикой, касающейся деятельности КГБ, — она скрывается до сих пор. Просто хочу пригласить исследователей к изучению подлинной природы и механизма взаимодействия партии и карательных служб, сферы, которая содержит еще очень много неразгаданных тайн.
Глава двенадцатая
Вы сеете фашизм
Вот уже двенадцать лет я занимаюсь реабилитацией жертв политических репрессий в качестве председателя соответствующей комиссии.
Я буду рассказывать о судьбах миллионов наших соотечественников — расстрелянных, замученных пытками, умерших от голода, повешенных, о том, как уничтожался генофонд народов России. За эти годы узнал об этой трагедии, может быть, столько, сколько не знает никто. Я имею в виду документальную сторону дела. А потому считаю своим долгом проинформировать об этом российское общество. Общество, которое пока не испытывает христианской потребности в покаянии.
Потрясает своим мужеством и прозорливостью письмо гениального ученого, лауреата Нобелевской премии, академика Ивана Павлова, направленное в декабре 1934 года Правительству СССР. Он писал: