Но объяснить это только саботажем нельзя. В партии и стране всегда что-то перестраивалось. Принимались многочисленные решения о совершенствовании тех или иных направлений работы: идеологической и организаторской, системы управления, работы с кадрами и т. д., но никогда, скажем, районные власти толком не понимали, чего от них хотят. Ждали конкретных указаний. Как начало очередной кампании они встретили и Перестройку. Пошумят там наверху, заменят вывески на учреждениях, может быть, и других руководителей поставят, а дальше жизнь пойдет своим привычным чередом. Надо только переждать очередную суету.
Постепенно начала складываться прелюбопытная ситуация. Режим в основном сохранялся вроде бы прежний, особенно по внешним признакам и рутинным процедурам. Но тоталитарные приемы и правила начали чахнуть на глазах. Страна замитинговала, ожили газеты, телевидение, радио. Общественное и личное сознание светлели на пьянящих ветрах свободы. И с этим было очень трудно что-то поделать, даже тем, кто был накрепко прикован к системе диктатуры, верил в ее неприступность.
Новая обстановка находила отражение и в работе Политбюро ЦК. Члены Политбюро, секретари ЦК могли, если они того хотели, проявлять самостоятельность, не оглядываться на возможные пересуды. Подобная атмосфера позволяла решать многие важнейшие вопросы явочным порядком, никого, в сущности, не спрашивая. Более того, в интересах дела и не надо было спрашивать.
Прежде всего это коснулось идеологии, информации, культуры, международной политики. Именно в этой области произошли кардинальные изменения. Но не в экономике, за которую отвечали Николай Рыжков, Егор Лигачев, Виктор Никонов, Юрий Маслюков и другие. А вот тогда, как, впрочем, и теперь, критиковали за Перестройку только идеологов и, конечно же, Горбачева. Причина весьма немудрящая. Идеология была стальным обручем системы, все остальное старательно плясало под музыку идеологических догматов.
Что касается экономики, то и при Ельцине многое осталось в застойном, даже упадочном состоянии. Первоначальные реформы, способные изменить суть общества, потухли, увяли. Земля остается у прежних латифундистов. Фермеры загнаны в положение вечных должников. Малый и средний бизнес задавлены налогами. Обществу все время стараются внушить, что у государства есть какие-то более важные дела, чем всемерная поддержка инициативы людей через принцип "не мешать".
Старая армия при помощи огромного генеральского корпуса умирает. Кровавые инъекции вроде Чечни ничего изменить не могут. Военная обстановка в мире стала иной, а военная реформа тем не менее всячески тормозится. До сих пор не создана эффективная судебная система, которая действительно защищала бы человека от любого насилия, прежде всего от насилия власти. Старые и новые номенклатурщики, объединившись, насоздавали столько нелепых законов и инструкций, что России долго еще придется выбираться из помойной ямы бюрократизма. Приватизация идет недопустимо медленно, оставляя обширное поле для коррупции, взяточничества, воровства.
Вот тут, повторяю, и возникают всякого рода "трудные вопросы". Возможно, мы, реформаторы первой волны, были недостаточно радикальны. Например, не сумели настоять в то время на многопартийности. Не смогли сразу же узаконить свободу торговли и, конечно же, отдать землю фермерам или реальным кооператорам, запретив такую форму хозяйствования, как колхозы. Не сумели начать переход к частному жилью и негосударственной системе пенсионного обеспечения. Оказались не в состоянии решительно встать на путь последовательной демилитаризации и дебольшевизации страны.
Но все это верно в идеале, в сфере незамутненной мечты. А в жизни? На самом деле, как можно было в то время упразднить колхозы? Без соответствующей законодательной базы? И кто ее мог создать? Крестьянский союз Стародубцева? И главное! Что стали бы делать колхозники? Самочинно делить землю? Получилось бы второе издание "Декрета о земле".
Интересы — вещь реальная. Номенклатурные фундаменталисты не могли оказаться в одном лагере с Перестройкой. Рассчитывать на то, чтобы наладить с ними нормальные рабочие отношения, умиротворить, ублажить, успокоить, умаслить было, мягко говоря, заблуждением, поскольку за этой когортой людей стояли реальные интересы власти, которую они терять не хотели.