Хорошо известно, что "созидание нового человека" — Номо soveticus — шло через моноидеологию, которая рассматривала его как "совокупность общественных отношений". Террор физический, выделывание (по Бухарину) нового человека из "капиталистического материала" имели своей задачей формирование простого винтика или одноразового шприца. Ленин — Бухарин — Сталин — Жданов — Суслов — наиболее видные "коллективизаторы совести". Им померещилось, что в Марксовом коллективном стаде, обществе-фабрике, ленинско-сталинском обществе-казарме с карцерным ГУЛАГом и рабоче-крестьянской гауптвахтой можно и должно строить "рай земной", забыв о духе человеческом, о том, что сотворен человек из праха и в прахе Вечности дотла сгорают гордыня и прочие грехи и пороки его.
Коллективизация совести достаточно успешно шла через партизацию. Многомиллионной партии была предложена одна совесть, равно как и комсомолу. Если приходил новый "вождь", то все равно ее основные заповеди сохранялись в их девственной первозданности, хотя уже изрядно проституированной.
Брежнев был прав, когда говорил, что появилась новая общность людей — советский народ, то есть народ с коллективизированной совестью. Ибо большинству ничего не стоило аплодировать расстрелам, требовать смерти вчерашним закадычным друзьям и собутыльникам, травить Пастернака и Бродского, чьих книг оно и в глаза не видело, объявлять Солженицына "предателем", топтать Сахарова и творить прочие мерзости.
Совесть коллективизировалась в процессе неустанной и постоянной борьбы, которая и сформировала человека баррикадного типа. Борьбы с чем угодно, с кем угодно, за что угодно, но борьбы. С буржуазной идеологией и за высокий урожай, с пережитками прошлого и за коммунистический труд, с кибернетикой и генетикой, с узкими штанами и декадентской поэзией. И так до бесконечности.
Мы, реформаторы, видели эту твердыню. Преодолеть ее было невообразимо трудно. Даже самые мужественные из интеллигенции не верили, что сталинский строй можно сдвинуть с места. От подобных мыслей за версту несло маниловщиной. Впрочем, в известной мере так оно и было на практике. Почему? Да потому, что до сих пор больше всего мешаем Реформации мы сами, ибо сами во многом остаемся людьми старой Системы, старых привычек и представлений. А коль так, то в условиях одномыслия не было альтернативы, кроме маниловских бессмыслиц, утешительных и пустых. Постоянно хотели вырваться за какие-то пределы, но оставались на протоптанной дорожке страха. Так легче и безопаснее. Млели от розовой мечты о свободе, но, как кролики, безропотно шли в пасть удава, предвкушая при этом мазохистские страдания во имя народа. Лезли под пули на фронте, но падали в обморок от окрика властвующего хама.
Система засасывала всех, даже самых порядочных и честных. Интеллектуалы писали порой смелые строки, но оставались весьма податливыми к ласкам власти. По-советски грызлись между собой, по-советски доносили, изнемогали от мании особой значимости личного предназначения. Повторяю, все мы были советскими, других у ЦК КПСС и КГБ на учете не состояло.
Когда в 1978 году Брежнев объявил о создании Homo soveticus как нового явления в жизни человечества, люди похихикали и… забыли. На самом-то деле генсек был прав. К этому времени Homo soveticus был уже отучен от собственных мыслей, отлучен от самого себя, лишен частной жизни.
Как и другие аппаратчики, Горбачев и Ельцин карабкались с самого дна. Конечно, я включаю сюда и себя. Демонстрация знания своего места была для всех строго обязательна. На каждой карьерной ступеньке все номенклатурщики должны были хорошенько постучать хвостиком, демонстрируя лояльность и преданность. Искренность каждого стука оценивалась КГБ при очередном назначении, Оставалась только родная кухня, но и там свобода слова нередко давала сбои.
Повторяю, все мы, перестройщики, в той или иной мере были маниловыми, искренними и прекраснодушными. Еще боялись свободно говорить, самостоятельно принимать решения. В совершенстве владели искусством притворства. До истомы грезили о том, чтобы построить ажурный мост через речку, на нем лавочки для влюбленных, а по мосту торопятся наездники на восхитительных скакунах для прогулок на другом берегу. А там воздух любви, цветы на лугах да храм на холме.