Газетные статьи вызвали острую реакцию со стороны отраслевых отделов ЦК. Они подняли крик — опять нападки, ничего вредного там не происходит, с очистными сооружениями все в порядке.
Мы начали готовить записку и вышли с особым мнением: газеты правы, надо создать комиссию для проверки всех фактов. Но обсуждение этой проблемы на Секретариате ничего не дало. Тем не менее Суслов вынес вопрос на Политбюро. Я не был на его заседании, но мне рассказывали, что обсуждение там проходило еще хуже, чем на Секретариате. Газеты подверглись резкой критике. Короче говоря, мы потерпели поражение.
Через какое-то время мне позвонил один из замминистров правительства России (очень жаль, что забыл его фамилию) и сказал, что он встречался с молодым научным сотрудником, у которого есть интересные данные по Байкалу. Замминистра знал мою позицию по Байкалу, поэтому, видимо, и обратился ко мне. Я встретился с этим научным сотрудником. Он принес мне любительский фильм, в котором было следующее: автор фильма черпает из Байкала воду и наливает ее в сосуд, потом берет рыбок и опускает их туда же. Рыбки дохнут. Воду он брал из мест, близких к комбинату.
Меня все это заело, особенно возмутило вранье отраслевиков и лицемерие секретарей и членов Политбюро ЦК. Все же отлично знали, что происходит с Байкалом на самом деле. На хозяйстве в Секретариате в то время был Андрей Кириленко. Я пошел к нему с этим фильмом. Он не хотел возвращаться к уже решенному вопросу, но все же согласился посмотреть фильм. Мы вдвоем пошли в комнатку для просмотров. Посмотрели, и у Кириленко намокли глаза. Андрей Павлович был порой сентиментален.
— Неужто это так, неужто не подделка? Слушай, а ты меня не подведешь, может, это какой-то монтаж, или как там у вас называется?
Я ответил, что не похоже, люди понимают, какие в случае чего неприятности будут.
— Оставь мне фильм.
Недели через две меня приглашают на Политбюро, и там снова стоит вопрос об озере Байкал. Оказывается, Кириленко сумел показать этот фильм Брежневу и еще кому-то. На Политбюро доклада не было, только Кириленко рассказал о фильме. К этому времени и газеты дали дополнительный материал о том, как уничтожается жемчужина России. Завязался разговор. Брежнев занял вялую позицию — да, надо бы все это проверить, так ли все происходит. К сожалению, и на этот раз ограничились тем, что дали поручение комиссии во главе с академиком Жаворонковым еще раз «изучить и доложить Политбюро». Комиссия «изучила» и подтвердила свою прежнюю точку зрения. А Байкал страдает до сих пор. Страдает из-за тупости чиновников, из-за преступного отношения к природе со стороны властей. Меня также поразила предвзятая позиция известного академика Жаворонкова. Так закончился один из многих эпизодов борьбы за Байкал.
Подобных фактов, связанных с выступлениями газет, было очень много. Тогда, в эпоху цензуры, печать была под постоянным обстрелом номенклатуры. Правящая каста хотела постоянных и никогда не смолкающих аплодисментов, подтверждающих безусловную правоту своих «великих деяний», в том числе и преступных. Единственно, что порой выручало, так это внутренние противоречия между самими «небожителями», о которых элита, включая газетную, знала. И пользовалась этим обстоятельством, публикуя критические статьи. Учитывали сие явление и мы в отделе пропаганды. Мы тоже играли. Не только в чужие игры, но и в свои.
После Сталина началась особенно активная фаза агонии системы и одновременно вполне логичное вырождение верхушки власти. Даже генеральные секретари, продолжая обладать огромной властью, становились все более зависимыми от всесильного партийного аппарата. На Политбюро, на пленумах, на съездах руководители партии и правительства, как их называли, фактически произносили речи, подготовленные референтами различного ранга. Брежнев, например, никогда ничего не писал и даже не правил. Ему зачитывали текст, а он одобрительно кивал головой или, прервав, начинал рассуждать о том, что ему в голову приходило. Любил делиться воспоминаниями из собственной жизни, поглаживая одновременно коленки сидящих рядом стенографисток.
Нет, все же я помню случай, когда Брежнев вмешался в текст. Александр Бовин, как правило, писал разделы о демократии. Когда в очередной раз мы собрались в зимнем саду в Завидово зачитывать свои разделы, Бовин зачитал свой. И вдруг Брежнев говорит: